Эрих Ремарк - Искра жизни [перевод Р.Эйвадиса]

— Хорошо. Спасибо вам за баланду. Завтра мы отдадим вам ее обратно. А где нам спать?

— Мы освободим для вас часть нар. Вам придется спать сидя. И все равно на всех места не хватит.

— А вы?

— Мы пока будем здесь, на улице. Потом поменяемся. Мы разбудим вас.

Зульцбахер покачал головой.

— Если они уснут, — их уже будет не растолкать.

Часть новеньких уже спали прямо перед бараком с открытыми ртами.

— Пусть лежат, — сказал Бергер. — А где остальные?

— В бараке. Сами нашли себе места. И в темноте их уже оттуда не выкуришь. Придется, наверное, сегодня оставить все как есть.

Бергер взглянул на небо.

— Может, сегодня будет не так холодно. Сядем у стены, вплотную друг к другу. У нас есть три одеяла.

— Завтра все должно быть по-другому, — заявил 509-й. — В нашей секции не принято действовать нахрапом.

Они сидели у стены, тесно прижавшись друг к другу. Снаружи сегодня оказались почти все ветераны, даже Агасфер, Карел и «овчарка». Здесь же были Зульцбахер с Розеном и еще около десяти новеньких.

— Мне очень жаль, что так получилось, — сказал в ответ Зульцбахер.

— Ерунда. Ты за других не в ответе.

— Я могу подежурить внутри, — предложил Карел. — Сегодня ночью умрет шесть наших. Они лежат справа от двери. Когда они умрут, мы можем их вынести и по очереди спать на их местах.

— Как ты узнаешь в темноте, умерли они или нет?

— Очень просто. Если наклониться к лицу совсем близко, сразу услышишь — дышит или нет.

— Пока мы их вытаскиваем, их места уже сто раз займут, — возразил 509-й.

— Так я же и говорю! — увлеченно подхватил Карел. — Как только кто-нибудь умрет, я приду и скажу вам, и кто-нибудь из вас сразу же ляжет на его место, а его мы вынесем!

— Хорошо, Карел, — согласился Бергер, — подежурь.

Становилось все прохладнее. Из барака то и дело доносились какие-нибудь звуки: заключенные стонали, бормотали, испуганно вскрикивали во сне.

— Боже мой, — произнес Зульцбахер, обращаясь к 509-му. — какое счастье! Мы ведь думали, что это лагерь смерти. Хоть бы они не отправили нас дальше!..

509-й не отвечал. «Счастье… — повторил он мысленно. — А ведь действительно…»

— Расскажи, как вас гнали, — попросил через некоторое время Агасфер.

— Они расстреляли всех, кто не мог идти. Нас было три тысячи…

— Это мы знаем. Ты уже говорил это не раз.

— Да… — вяло подтвердил Зульцбахер.

— Что вы видели по дороге? — спросил 509-й. — Что делается в стране?

Зульцбахер задумался.

— Позавчера нам повезло — вечером было вдоволь воды, — произнес он, наконец. — Люди иногда давали нам что-нибудь. Иногда нет. Нас было слишком много.

— Один парень ночью принес нам четыре бутылки пива, — вставил Розен.

— Да я не это имею в виду! — нетерпеливо перебил их 509-й. — Как выглядят города? Разрушены?

— Мы шли не через города. Мы их всегда обходили.

— Ну хоть что-нибудь вы видели?..

Зульцбахер посмотрел на 509-го.

— Что можно увидеть, если ты еле ноги передвигаешь, а сзади стреляют?.. Поездов мы не видели.

— А почему ваш лагерь закрыли?

— Фронт был уже близко.

— Да?.. А еще что вы знаете о фронте? Ну говори же! Говори! Где находится Ломе? Сколько километров от Рейна? Далеко?

У Зульцбахера слипались глаза, он отчаянно боролся со сном.

— Да… Порядочно… Километров пятьдесят… а может, семьдесят… Завтра… поговорим… Спать… хочу… — голова его упала на грудь.

— Примерно семьдесят километров, — сказал Агасфер. — Я там был.

— Семьдесят? А отсюда? — 509-й принялся вычислять расстояние между их лагерем и Ломе. — Двести — двести пятьдесят…

Агасфер покачал головой:

— 509-й, ты все время думаешь о километрах… А ты хоть раз подумал о том, что они могут сделать с нами то же самое — лагерь закрыть, всех построить и по этапу… Только куда? А что будет с нами?.. Мы же не можем идти.

— Тем, кто не может идти — пуля в затылок!.. — встрепенувшись, выпалил Розен и в то же мгновенье опять заснул.

Все молчали. Так далеко в будущее они еще не заглядывали. Теперь оно само вдруг повисло над ними, словно жуткая, грозовая туча. 509-й неотрывно смотрел, как громоздятся друг на друга серебряные облака в темном небе. Потом перевел взгляд на тускло поблескивающую дорогу в долине. «Не надо было отдавать им баланду… — мелькнуло у него в мозгу. — Мы должны копить силы для марша, если погонят по этапу. Хотя — от одной миски баланды не разжиреешь; этих „калорий“ хватило бы на каких-нибудь пять минут ходьбы. А их гнали пять дней подряд…»

— Может, они не будут расстреливать тех, кто останется?.. — произнес он вслух.

— Конечно, нет, — лениво съязвил Агасфер. — Они выдадут им новую одежду, накормят их на прощанье мясом и помашут ручкой…

509-й посмотрел на него. Лицо старика оставалось невозмутимым. Его уже трудно было чем-нибудь испугать.

— Лебенталь идет, — сказал Бергер.

— Лео, ну что там слышно, в Большом лагере? — спросил 509-й Лебенталя, когда тот подсел к ним.

— Они хотят сбыть с рук как можно больше новеньких. Левинский узнал об этом от рыжего писаря. Как они их собираются «сбывать с рук», пока неизвестно. Ясно только, что они постараются это сделать как можно быстрее. Чтобы легче было списать трупы: «последствия длительного марша при переброске в другой лагерь» — и дело с концом.

Кто-то из вновь прибывших закричал во сне, всплеснув руками, и тут же вновь захрапел с широко открытым ртом.

— Так значит, в расход пойдут только новенькие, или?..

— Левинский и сам не знает. Но он велел передать, чтобы мы были осторожны.

— Да, нам надо быть осторожными. — 509-й помолчал немного. — Это значит, что мы должны держать язык за зубами. Он ведь это имеет в виду, а?

— Конечно. А что же еще?

— Если мы предупредим новеньких, они затаятся, — заявил Майер. — И если эсэсовцам понадобится определенное количество трупов, они не станут долго гоняться за новенькими, а сделают трупы из нас.

— Верно. — 509-й посмотрел на Зульцбахера, который спал, тяжело уронив голову на плечо Бухера. — Что будем делать? Помалкивать?

Это было тяжелое решение. Если эсэсовцы действительно устроят охоту на вновь прибывших и не наберут нужного количества жертв, они вполне могут наведаться в «отделение щадящего режима». Тем более что новенькие покрепче, чем обитатели Малого лагеря.

Они долго молчали.

— Какое нам до них дело? — сказал наконец Майер. — Мы должны в первую очередь думать о себе.

Бергер тер воспаленные глаза. 509-й теребил свою куртку. Агасфер повернулся к Майеру. В глазах его на секунду отразился бледный свет луны.

— Если нам нет дела до них, — сказал он, — то и до нас тоже никому нет дела.

Бергер поднял голову.

— Ты прав.

Агасфер не ответил. Он спокойно сидел у стены; его старый, высохший череп с глубоко запавшими глазами, казалось, знал что-то такое, чего не мог знать никто, кроме него.