Шолом Алейхем - С ярмарки (Жизнеописание)

Солнце давно уже село за рекой. Взошла луна, сначала багровая, потом она посветлела, стала совсем серебряной. Поодиночке, как субботние свечи, зажглись в небе звезды, и ночной Днепр приобрел другую окраску, другой вид и очертания, словно укутался в темный плащ. Тихой прохладой, мягкой, ласкающей свежестью повеяло от него. В голову приходили тысячи мыслей - о ночи, о небе, о звездах, отражающихся в водах тихого Днепра. Каждая из этих звездочек - душа человека... А паром? Как это один человек, малый этот, гонит такую махину? Он одной рукой налегает на канат, тянет его, колесо вертится, и паром идет.

Шолом не прочь посмотреть поближе, как этот малый работает у каната и гонит паром. Он подходит к паромщику. Это еще совсем молодой парень, в серой свитке, огромных сапожищах и бараньей шапке; малый всей силой навалился на толстый канат. Шолом приглядывается к работе этого паренька - он движет плечом вверх - вниз, вверх - вниз так, что даже кости трещат. "Исав, - думает про себя Шолом, - такую работу может делать только Исав. "И будешь ты служить брату своему", сказано в писании. Очень хорошо, что я внук Иакова, а не Исава..."

Но у него все же душа болит за паренька. Слишком юн этот паромщик. Шолом заглядывает ему в лицо и... отскакивает назад. Кажется, он его знает! Знакомые глаза. Шолом вновь подходит, на этот раз совсем близко: это даже не паренек, а совсем мальчишка, с дочерна загоревшим лицом и огрубевшими руками. Глаза еврейские, а руки иноверца. И он вспоминает писание: "Руки же, руки Исава". Но почему же мальчишка ему так знаком? Где он его видел?

Шолом роется в памяти, и вспоминается ему один из его воронковских товарищей, Берл - сын вдовы, смуглый паренек с огромными зубами. Неужели это он? Нет, не может быть! Это померещилось Шолому. Но, боже милостивый, ведь это все-таки он! Малый, почувствовав, что его разглядывают, еще глубже надвинул шапку, украдкой покосившись на того, кто так внимательно наблюдал за ним. Глаза их встретились в темноте, и они узнали друг друга...

Эта неожиданная встреча вызвала у Шолома множество мыслей: Берл - христианин? Еврей, и вдруг - христианин. Он, правда, слышал еще в местечке, что Берл крестился. Недаром говорили, что он отщепенец... Подойти к нему, дать себя узнать, расспросить его Шолому что-то мешало. Он чувствовал отчужденность, холодок, но в то же время испытывал жалость. Жалко еврея, который перестал быть евреем, и ради чего? Ради того, чтобы надеть серую свитку; большую мохнатую шапку и стать помощником паромщика, батраком? А "батрак" хоть бы что, даже не пошевельнулся. Видно, не мог товарищу в глаза смотреть... Он глядел вниз, в воду, будто там можно что-нибудь увидеть. Затем Берл еще крепче закутался в свою свитку, еще ниже надвинул шапку и, поплевав на руки, с особым рвением взялся за работу, всем телом навалился на толстый канат. Канат скрипел, колеса вертелись, паром быстрее заскользил по воде. Стоп - приехали!

– Полезайте на воз! - скомандовал наш возница - молчальник, выкатив повозку с парома, и стегнул лошадей, почтив их кличками "холера" и "дохлые". Днепр остался позади - с паромом, с батраком - паромщиком, который был когда-то еврейским мальчиком, внуком праотца Иакова. Бедный, бедный!

Было уже совсем светло, когда маленькие путешественники, усталые, сонные и голодные, въезжали в город Богуслав. Из-за леса взошло ясное, теплое солнце. Сначала они проехали огромное кладбище со множеством покосившихся, полуразрушенных памятников, на которых уже давно стерлись и поблекли надписи. Судя по богатому кладбищу, можно было подумать, что город этот неимоверной величины. Миновав кладбище, они въехали прямо на "торговицу" - нечто вроде базара или ярмарки, где все смешалось в кучу: крестьяне, лошади, коровы, свиньи, цыгане, телеги, колеса, хомуты и разные евреи: евреи - скорняки, евреи - шапошники, евреи с красным товаром, с булками, с баранками, с пряниками, с яблочным квасом, с чем только пожелаете. А баб! Бабы с корзинками, бабы с яблоками, бабы с птицей, бабы с жареной рыбой и просто так бабы. И все они галдят, визжат, трещат... А лошади, коровы и свиньи им помогают. Слепцы поют и играют на лирах. Оглохнуть можно! Пыль стоит такая, что трудно разглядеть друг друга, а от запахов можно задохнуться.

Ребята приехали в удачную пору, в базарный день. Возница еле пробился со своей повозкой сквозь толпу, пожелал по своему обыкновению и городу и ярмарке восемнадцать холер и, наконец, опустился в самый город, сильно напоминавший кладбище своими покосившимися, словно надгробные плиты, домиками. Между ними кое - где попадались и новые дома, которые выглядели здесь чужими, как богатые гости на бедной свадьбе. Тут только и началась настоящая суматоха. Возница Шимен - Волф знал, что ему поручили отвезти юных пассажиров в Богуслав к их дедушке и бабушке. Ему, правда, назвали имена дедушки и бабушки, но, черт побери, он их совсем забыл. Шимен - Волф божился, что всю дорогу, честное слово, он удерживал имена в памяти, но как только попал на эту ярмарку, они выскочили у него из головы. Ах, холера! (Кому она предназначалась, он не оказал.)

Между тем подошел какой-то человек, и еще один, и еще один, и два человека, и три человека, и женщины подошли с корзинками, и женщины без корзинок. Поднялся шум, гвалт - все говорили разом, передавали друг другу новость: извозчик привез каких - то детей. "Откуда?" - "С той стороны Днепра". - "Из Ржищева?" - "Почему вы думаете, что из Ржищева, а не из Канева?" - "Не из Ржищева, не из Канева, а из Переяслава". - "А куда он их привез?" - "Да вы же видите куда - не в Егупец, конечно, а в Богуслав!" - "К кому?" - "Умник, если бы знали к кому - все было бы в порядке!" - "К дедушке, - говорит он, - к их дедушке". - "К какому дедушке?" - "Умник, если бы знали, к какому дедушке, - было бы хорошо".

– Тише! Знаете что, спросим у детей, как зовут их дедушку. Они, должно быть, знают.

– Откуда же им знать?

– А почему бы им не знать?.. - Тут, работая локтями, протиснулся сквозь толпу человек с треснувшим козырьком - продавец бубликов.

– Пустите меня! Я их расспрошу. Дети, как зовут вашего дедушку?

Дети от шума и гвалта совсем растерялись, но они все же вспомнили, что их дедушку зовут Мойше-Иося. Да, да, его зовут Мойше-Иося. "Наверное Мойше-Иося?" - "Наверное". Теперь уже, значит, известно, как зовут их дедушку. Остается только один вопрос: какой Мойше-Иося? Есть несколько Мойше-Иосей: Мойше-Иося - столяр, Мойше-Иося - жестянщик, Мойше-Иося Лея - Двосин и Мойше-Иося Гамарннцкий. Но, поди-ка разберись...

– Тише, знаете что? Как зовут вашего отца? - спросил другой, не тот, который с бубликами. Это был еврей с талескотном, видно, все время сидит в синагоге, Дети ответили, что их отца зовут Нохум. Услышав это, еврей с талескотном всех растолкал и учинил детям настоящий допрос.