Шолом Алейхем - С ярмарки (Жизнеописание)

Реб Хаим, раввин из Ракитного, приехал не один, с ним было два сына. Первый, Авремл, уже женатый молодой человек с большим кадыком, обладал хорошим голосом и умел петь у аналоя; у второго, Меера, тоже был приятный голосок и большой кадык, но что касается учения - не голова, а кочан капусты. Впрочем, он был не столько туп, как большой бездельник. С ним-то вскоре и подружился наш Шолом. Мальчик из Ракитного, да еще сын раввина, - это ведь не шутка! К тому же Меер обладал талантом: он пел песенки, да еще какие! Однако был у него и недостаток - свойство настоящего артиста: он не любил петь бесплатно. Хотите слушать пение - будьте любезны, платите! По грошу за песню. Нет денег - и яблоко сойдет, по нужде - и пол-яблока, несколько слив, кусок конфеты - только не бесплатно! Зато пел он такие песни, таким чудесным голосом и с таким чувством, - честное слово, куда там Собинову, Карузо, Шаляпину, Сироте [18] Сирота - знаменитый кантор. и всем прочим знаменитостям!

Мальчишки слушали, изумлялись, таяли от удовольствия - а он хоть бы что! Настоящий Иоселе-соловей [19] Иоселе-соловей - певец, герой одноименного романа Шолом-Алейхема. . А как он пел молитвы! Однажды, когда учитель, отец его, раввин реб Хаим вышел на минутку из комнаты, Меер стал лицом к стене, накинул на себя вместо талеса скатерть и, ухватившись рукой за кадык, совсем как кантор, начал выкрикивать скороговоркой слова молитвы "Царь всевышний восседает", а затем закончил во весь голос: "Именем бога воззвал!" Тут-то и появился учитель:

– Это что за конторские штучки? А ну-ка, выродок, ложись на скамейку, вот так!..

И началась экзекуция.

Но Меер из Медведевки отличался не только в пении, у него была еще одна страсть - представлять, играть комедии. Он изображал "Продажу Иосифа", "Исход из Египта" [20] "Продажа Иосифа", "Исход из Египта"... и др. - библейские легенды. , "Десять казней", "Пророк Моисей со скрижалями" и тому подобное.

Вот он босой, с подвернутыми штанами, заткнув кухонный нож за отцовский кушак, изображает разбойника с большущей дубиной в руке. А глаза! Господи создатель - совсем как у разбойника! А Шолом играл бедного еврея. Опираясь на толстую палку с заменяющей горб подушкой на спине, в шапке, вывернутой наизнанку, пошел он, бедняга, просить милостыню и заблудился в лесу. Лес - это ребята. И Шолом-нищий ходит между деревьями, опираясь на свою палку, ищет дорогу и встречается с разбойником - Меером. Разбойник выхватывает из-за кушака нож и подступает к нему, распевая по-русски.

Бедняк - Шолом слезно просит его сжалиться если не над ним, так над его женой и детьми. Она останется вдовой, а дети - сиротами. Разбойник Меер хватает его за горло, кидает на землю. Но тут приходит учитель - и начинается:

– Ну, положим, этот, - он показывает на своего собственного сына, так ведь он негодяй, бездельник, богоотступник. Но ты, сын Нохума Вевикова, разве он тебе ровня, этот выкрест!

Наш учитель, раввин реб Хаим, был в какой-то степени провидцем: много лет спустя его сын, Меер из Медведевки, ставший знаменитым артистом Медведевым, действительно переменил веру. Впрочем, нужно сказать, что заповедь: "Чти отца своего", - он выполнял, как добрый еврей, самым достойным образом: он купил дом в Ракитном для своего старого бедняка отца, "осыпал старика золотом", приезжал к нему каждое лето, привозил подарки для всей родни. И раввин реб Хаим, не знавший, что сотворил его сын, для того чтобы называться "артистом императорских театров", имел счастливую старость. Но возвращаемся снова к детству, когда Меер из Медведевки еще не предполагал, даже во сне не видел, что он будет когда-нибудь называться Михаилом Ефимовичем Медведевым и прославится на весь мир.

Не удивительно, что приятели, Меер и Шолом, сильно привязались друг к другу. Между ними возникло некоторое родство душ, словно они предчувствовали общность своей судьбы. И предчувствие их не совсем обмануло. Лет двадцать спустя, когда они встретились (это было в Белой Церкви, Киевской губернии, как это мы дальше увидим), один из них был уже знаменитым артистом Медведевым, а другой писал фельетоны в журнале "Идишес фолксблат" под псевдонимом "Шолом-Алейхем".

Но возвратимся снова к их детству, когда один из них назывался Меер из Медведевки, а другой - Шолом, сын Нохума Вевикова, и оба они бегали босиком по воронковским улицам вместе с другими детьми. Нужно сказать правду, друзья не проявляли большого рвения ни к науке, которую раввин Хаим из Медведевки вколачивал им а головы, ни к благочестию, которое он им прививал. Их больше привлекали иные занятия. Например, обрывать зеленый крыжовник, трясти грушу или сливу, пусть даже в собственном саду. Это доставляло им гораздо больше удовольствия, чем корпеть над талмудом, с усердием молиться или читать псалмы, чего требовал от своих учеников раввин Хаим.

– Талмуд - не коза, никуда не убежит! Пропустишь молитву - бог простит, ну, а псалмы пусть читают старики.

Так наставлял Меер из Медведевки своего приятеля, Шолома, и обучал его, как взобраться одним махом на самое высокое дерево или как подпрыгнуть и схватить вишневую ветку так, чтобы вишни сами в рот полезли. А если губы почернеют и по кончикам пальцев видно будет, что вы рвали вишни, - ну что ж! Высекут - только и всего.

Быть высеченным в хедере было так обычно для ребят, что они даже не чувствовали никакого стыда, о боли и говорить нечего! Что за беда, если ты получишь от учителя порцию "макарон"! До свадьбы заживет. Стыдно было только тому, кто уже был женихом. Да и то боялся он лишь одного, как бы об этом не проведала невеста; и не столько невеста, как ее подружки, которые потом будут дразнить: "Жених с поротым... извините!"

Меер еще не был женихом и ничего не боялся. Поэтому он и вел своего товарища по "праведному пути": учил его комкать молитвы, таскать в лавке из-под носа у матери рожки, конфеты, деревенские пряники и другие лакомства. Это не называлось, упаси бог, воровать, а только "брать", - за это на том свете не карают...

Все, вероятно, сошло бы гладко, если бы с Меером не стряслась беда: бедняжка, одолев забор, забрался в поповский сад и насовал за пазуху груш. Но тут его увидела в окно поповна. Выскочил поп с собакой и поймал его. Собака порвала Мееру, простите за выражение, штаны, а поп сорвал с него шапку, затем отпустил на все четыре стороны.