О Леонардо и его вглядах (реферат)

Леонардо даже полемически заостряет в трактате свой тезис о том, что живопись есть наука. Полемичен и тезис о превосходстве живописи над всеми другими искусствами. Одновременно Леонардо стремится возвысить художника, его статус. Художник должен обладать характером, быть неустанным, иметь железное усердие и выдержку, поста­вить на службу своему искусству всю жизнь. «Лишь стрем­ление к добродетели есть пища для души и для тела»; доб­родетель же есть знание, художественное знание. Важным средством является для Леонардо честолюбие художника. Он много говорит о славе после смерти, ставя ее выше богатства.

Мировоззрение Леонардо — и тут Вольф весьма настой­чив — опять-таки проникнуто глубокой религиозностью. Путь, по которому идет художник, достигая славы и известности, есть тот же путь, по которому мы при­ходим к познанию бога, к истинной любви к нему и к под­линному благочестию. Это религиозность сильного, со­знающего свое достоинство, уверенного в победе челове­ка, религиозность жизнерадостного, жизнеутверждающего оптимизма, который был свойствен всему Ренессансу (см. 204, 25-26).

Наукой Леонардо да Винчи называет «умственное рассуждение, начинающееся у первейших начал, за которы­ми в природе уже не может быть найдено ничего другого и что составляет в свою очередь одну часть самого по себе знания». Коротко говоря, наука есть познание принципов. Поскольку живопись строго научна, она среди всех ис­кусств с наибольшим правом заслуживает названия науки. Как и в геометрии, началом здесь является точка, затем следует линия, за нею плоскость, на которой изображают­ся тела. Поскольку живописью изобретена перспектива, на которой основана астрономия, Леонардо называет живопись матерью астрономии.

Вместе с тем искусство не есть просто математика. Если наука есть знание, то искусство есть умение. Наука может быть вполне передана ученику, практическая живопись не­передаваема. Кому не дан от природы талант живописца, тот не сможет ничему научиться. Далее, по Леонардо, на­ука есть пассивное подражающее восприятие, искусство же активно, оно есть индивидуальное творчество. В-третьих, наука пренебрегает качеством, т. е., по словам самого Лео­нардо, «красотой произведения природы и благолепием мира», «качеством форм» природы (см. там же, 31).

В своем анализе Вольф почти всегда прав. Он прав даже в своем выдвижении религиозности Леонардо на первый план в тех случаях, когда он рисует эту религиозность Леонардо не конфессионально, но как личностную трак­товку всего существующего. В этом смысле Леонар­до — самый настоящий представитель Высокого Ренес­санса. Прав Вольф также и тогда, когда он выдвигает на первый план отождествление науки и живописи. Нам толь­ко кажется, что этот общеизвестный тезис Леонардо Вольф не понимает достаточно глубоко и достаточно типологично для Высокого Ренессанса. Ведь это же одна из самых существенных сторон эстетики Ренессанса — отожде­ствление искусства и науки. И почему для Высокого Ренессанса пока еще не существует никакой отвлечен­ной и самостоятельной науки? Только потому, что без личностно-материальной интерпретации для Ренессанса вообще не существует ничего. Поэтому самое точное и безупречное изображение жизни для эстетики Ренессан­са — именно искусство, которое насквозь разумно, на­сквозь математично, но в то же время имеет своим пред­метом то, что живет как личность и продуцирует себя тоже только как личность. Эта философско-эстетическая типология Ренессанса не очень понятна Вольфу, хотя фор­мально он и учитывает ее в существенном виде.

При классификации искусств, продолжает Вольф, Лео­нардо исходит из интенсивности, с какой они воздей­ствуют на чувства. Поразительно, что Леонардо почти не говорит об архитектуре. Благороднейшим чувством для него является зрение, оно же и самое дорогое для челове­ка. Потому-то первым искусством является живопись. Сле­дом за ним идет, значительно ему уступая, поэзия, так как она не обладает зрительной наглядностью. Поскольку му­зыка способна выражать свои созвучия симультанно (одно­временно), она даже еще выше поэзии; но она ниже жи­вописи, потому что симультанный аккорд еще не вся музыка, которая в конечном счете, как и поэзия, обладает последовательностью. Скульптура ниже живописи, как счи­тает Леонардо, по условиям работы скульптора, подобным условиям работы ремесленника. Далее, живопись требует больше «разумного рассмотрения», чем скульптура. Таким образом, получается ряд:

Искусства зрения

Искусства слуха

Живопись. Симультанное изображение

Скульптура. Отдельные части целого

Музыка. Наполовину симультанное, наполовину последовательное изображение

Поэзия. Последовательное изображение.

Понятно, почему Леонардо да Винчи уделяет большое внимание теории зрения (см. 204, 50). Условием видения является свет. Свет бывает двух родов: оригинальный свет, сущностное свойство светящихся тел, и воспринятый свет, который представляет случайное свойство темных в себе тел. Противоположность свету — темнота. Она представляет полное отсутствие света и есть сущностное свойство темных тел. Между светом и мраком лежит тень, которую надо рассматривать как уменьшение освещающего света. Чем более ослабляется свет, тем полнее становится тень, которая в конце концов переходит в полный мрак. Для зрения необходимо наличие как света, так и тени; лишь благодаря их противополож­ности возможно видение тел.

Как оригинальный свет, так и тьму Леонардо называет «духовными» вещами, а также «универсальными» вещами (см. там же, 51), двумя противоположными, но соотноси­тельными сущностями. Затем идут свет и темнота в телах. Сущностные свет и темнота, по Леонардо, не имеют цве­та; цветом обладают лишь находящиеся между первичным светом и абсолютной темнотой модификации. Простыми красками являются, согласно Леонардо, желтая и красная. Синяя составлена из света и темноты, зеленая — из желтой и голубой. Таким образом, Леонардо еще незнаком с явле­нием разложения спектра.

Восприятие изображения Леонардо объясняет тем, что от освещенных предметов, равно как и от звучащих тел, исходят «идеи», т. е. образы или виды, которые непосредственно воспринимаются «силой зрения» и «си­лой слуха». Отсюда восприятие передается «впечатлитель­ной способности», а от нее, далее,—«общему чувству».

Леонардо нигде не говорит о воспитательной функции искусства. Нравственные и культурные цели для него дале­ки от собственной сущности искусства; Оно есть изображе­ние красоты природы. Это и составляет его благородную возвышенность. Оно радует человеческое чувство, дух и сердце, примиряет его с «человеческой тюрьмой» (см. там же, 62). В особенности живопись дает возмож­ность «созерцать божественную красоту». Изображения совершенного искусства «доставляют мне такое удоволь­ствие своей божественной пропорцией, что, думаю, ника­кая другая вещь на земле, сделанная человеком, не может дать большего». Живопись не только «истинная дочь при­роды», но и «истинная дочь неба». Перед живописью поставлена задача возвышать человека над «мучением чело­веческих тюрем», чтобы «ум... преображался в подобие божественного ума», поднимаясь в «сферы, где обитают чистые формы».