Илья Глазунов - Россия распятая

Основателем русского государства считается, как известно, Рюрик со своими двумя братьями – Синеусом и Трувором. Приглашенные в XVIII веке в Петербург немецкие ученые Шлецер, Мюллер и Байер не знали русского языка, и наши летописи для их «научного толкования» им переводили на немецкий язык. Но, не зная русской истории и языка, они считали своей главной задачей вдолбить в головы русским, что славяне – низшая раса, а Рюрик был германцем, давшим начало русской государственности.

Великие русские ученые Ломоносов и Татищев, выступившие против немецких расистов, опираясь, на известные им источники, утверждали, что Рюрик был славянином, внуком новгородского князя Гостомысла. Академик Рыбаков и академик Лихачев упорно продолжают идею немцев, приглашенных в Россию, и называют Рюрика «конунгом», подчеркивая этим его нерусское происхождение, считают, что при звание его на княжение (после смерти его деда, новгородского князя Гостомысла) является ходячей легендой, не имевшей в истории России большого значения. При этом они неуклюже обходят тот факт, что у героя «легенды» был реальный сын – князь Игорь, заключивший с греками известный договор в 911 году. Так сказать, «нельзя не сознаться, но нельзя и не признаться». Норманизм и одновременно – нет. Как хочешь – так и понимай. Но тем не менее имя «легенды» – конунг Рюрик. И если Л. Н. Гумилев даже не касается проблемы знаменитого исторического документа, известного под названием «Влесовой книги», о которой сегодня говорят во всем мире, равно как и наши молодые талантливые историки, то столь непохожие друг на друга Б. А. Рыбаков и Д. С. Лихачев объединяются в своем лютом неприятии столь важной для нашей дохристианской истории языческой летописи, считая «Влесову книгу» подделкой. Но ее надо не отрицать, а изучать, как это делал ненавидимый ими великий ученый, эмигрант профессор Парамонов (Лесной), научные познания которого они также отрицают, называя его в советское время «духовным власовцем» (!), а ныне специалистом… по мухам! «Фальшивку»– не изучают!

Что же касается тоже канонизированного нашей либеральной научной общественностью Гумилева, заразившего своим «этносом» не только многих историков, но даже общественных и церковных деятелей, которые в погоне за «научностью» называют народ «этносом», – о нем, как и его книгах, – будет речь впереди, в особой главе. Сейчас же стремлюсь обратить внимание читателя на наукоборазие прокрустова ложа марксизма и многих постулатов, царящих ныне в так называемой исторической науке. Удивляюсь, как наши ученые еще не додумались ввести в терминологию «русская гео», «немецкая гео» («гео» по-гречески означает земля).

Как просто и общедоступно писали не только «отцы истории» Геродот и Страбон, но и наши древние летописцы, не говоря уже о Карамзине, Ламанском, Гильфердинке, Гедеонове, Ключевском, Забелине и Егоре Классене. Но как трудно понять сочинения, да и сам стиль изложения многих советских и постсоветских историков, где наукообразная непонятность призвана запутать классически ясное изложение.

То же самое происходит и в искусстве, когда авангардизм «элиты» доступен только представителям той же самой «элиты». В темной воде наукообразия и формотворчества надежно скрываются основы понимания истории и искусства.

Все фантастические, не соответствующие, с моей точки зрения, исторической правде понятия «пассионарности», «этноса» и «суперэтноса», «Евразии», «Великой Степи» и «невеликой Руси» в двух словах расшифровываются просто: «Великая Степь» и монголы – хорошие, а русские – если и они даже и были – плохие.

Евразийство, столь модное в некоторых кругах историков, многими понимается как измена России в пользу туранцев. Даже Н. Бердяев говорил, что «Чингисхана они явно предпочитают св. Владимиру». Он писал также: «Иногда кажется, что близко им не русское, а азиатское, восточное, татарское, и монгольское в русском». Эти слова русского философа (с которым я во многом не согласен) – не в бровь, а в глаз попадают некоторым нашим евразийцам и прежде всего Л. Н. Гумилеву!

Особенно важным для познания русской истории Гумилев считает изучение Хазарского каганата. Личность великого полководца и государственного деятеля русской древности Святослава, разгромившего Хазарское царство, его мало интересует. Думается, что, может быть, и здесь сказалось влияние бесцеремонного Шахматова, стремившегося навязать свои сомнительные гипотезы, которые в наше время можно назвать идеологией.

В своей книге я хотел бы напомнить о деяниях наших, поистине великих, а также европейских и ученых, нарочито и злобно преданных забвению. Возвращаясь снова к Чаадаеву, хочется отметить, что он продолжил и развил русофобию, выступив, как и приглашенные в Россию немецкие ученые XVIII века (о которых читатель уже знает) – и «основоположником» расового бреда и отрицания очевидных фактов истории великого русского народа. Потому его клевета и делает Чаадаева, по утверждениям американских и иных «советологов», важным «философским явлением русской мысли». Очевидно, завидуя всем и вся, как и маркиз де Кюстин, он даже великого Гоголя характеризует. – как «просто ничего», как даровитого писателя, которого «через меру возвеличили, который попал на новый путь и не знает, как с ним сладить». Комментарии и здесь, очевидно, излишни. Я хотел бы ниже привести небольшие выдержки из отзывов других современников Чаадаева на его возмутительные писания.

Ф. Вигель, управляющий департаментом духовных дел иностранных исповеданий, в письме митрополиту Серафиму говорит:

«Самая первая статья представляемого сего журнала, под названием „Телескоп“, содержит в себе такие изречения, которые одно только безумство себе позволить может. Читая оные, я сначала не доверял своим глазам. Многочисленнейший народ в мире, в течение веков существовавший, препрославленный, к коему, по уверению автора статьи, он сам принадлежит, поруган им, унижен до невероятности. Если Вашему Высокопреосвященству угодно будет прочитать хотя половину сей богомерзкой статьи, то усмотреть изволите, что нет строки, которая бы не была ужаснейшею клеветою на Россию, нет слова, кое бы не было жесточайшим оскорблением нашей народной чести.

Меня утешала еще мысль, что сие так называемое философическое письмо, писанное по-французски, вероятно, составлено каким-нибудь иноверцем, иностранцем, который назвался русским, чтобы удобнее нас поносить. Увы! К глубочайшему прискорбию, узнал я, что сей изверг, неистощимый хулитель наш, родился в России от православных родителей и что имя его (впрочем, мало доселе известное) есть Чаадаев . Среди ужасов французской революции, когда попираемо было величие Бога и царей, подобного не было видано. Никогда, нигде, ни в какой стране, никто толикой дерзости себе не позволил. (Я абсолютно согласен с Ф. Вигелем! – И.Г.)