Александр Ржешевский - Пляж на Эльтигене

Из многих воспоминаний, читанных и слышанных, Поленька знала, что это был солнечный день, но сама отчетливо помнила холодное, мглистое, дождливое утро.

Проснулась, будто кто ее толкнул. Приподнявшись на локте, долго смотрела на спавшего Павлика, подивилась, не с радостью, а с какой-то робостью, тому, что он раздался в плечах за последний год, худоба прошла, он будто бы вошел в силу. А вместе с этим какая-то жесткая мужская прямота запечатлелась в лице. Впервые Поленька подумала, что она не все о нем знает, не все может предположить, не всеми его чувствами и думами владеет. Он лежал родной и в то же время какой-то отчужденный, незнакомый, и эта его отчужденность и возникшая робость были неприятны. Поленька поднялась с постели с этим чувством и скоро забыла о причинах, его вызвавших. Но испорченное настроение держалось само по себе.

Для нее шли последние минуты мира, вернее, последние его мгновения. Фронт уже полыхал на всем протяжении от Белого до Черного моря, но в Сосновке в этот ранний час никто об этом еще не знал.

Поленька вышла во двор, развесила остатки выстиранного накануне белья, набрала воды в колодце. И, ставя ведро на приступочек, услышала разговор.

— Слушай, Лида, ты не знаешь? — говорила через забор одна соседка другой. — Сегодня никакой не праздник?

— А что?

— Да в церкви звонят…

И Поленька услышала далекий звон.

Соседский мальчик Ваня вышел на крыльцо в галошах на босу ногу, но в зимнем пальто. И это было не удивительно. Поленька почувствовала, что озябла, и, подхватив ведра, потащилась к крыльцу. В кухне, стараясь не шуметь, наколола лучину, собралась затопить печь.

Под окном пробежал Вихляй, заметила Поленька торчащий вихор. Ей потом казалось, что она сразу узнала Вихляя и одно это узнавание стало тревожным. Скорее всего, было наоборот, она не узнала его и никакой тревоги не ощутила: чего особенного — мужской затылок под окнами? Тревога пришла позднее.

Вихляй появился в дверях и пошел к ней со странным выражением на лице. Она отшатнулась, зашептала: «Что ты?.. Чего тебе?»

Он остановился и сказал с тем же странным выражением, точно все смешалось и он приобрел на нее какие-то таинственные права:

— Война, Поленька…

Она сказала, показывая на Павлика, вернее, на ту комнату, где он был!

— Тише. Пусть он спит.

И таинственное выражение исчезло из глаз Вихляя, он подошел, опустился на скамью у окна и взялся за голову. А она стояла у двери, вытянувшись в струну, испытывая одно лишь желание — чтобы Павлик не проснулся и подольше не знал о войне. Желание это, мудрое, доброе, какое-то материнское, помогло ей не пускать в глубь сердца жуткую, разрывающую душу тревогу.

Проводила Вихляя до калитки без слов, а может быть, говорила что-нибудь, да не помнила о чем. И была ли нужда в словах? Улица показалась ей сперва пустынной. Но потом заметила людей, много людей, которые стояли группами, тревожно переговаривались. Она поймала обрывки фраз о союзниках и не поняла, кого имели в виду. Вернулась в дом с чувством: теперь уже не скрыть, что началась война. Зашла в маленькую комнату, увидела — Павлик не спит, смотрит на нее ясными глазами.

У нее не хватило сил на улыбку, захотелось вдруг, чтобы не было этого утра, чтобы Вихляй не приходил со страшной вестью и она не видела людей на улице. Она попыталась представить другое утро, как если бы ничего не случилось, но уже не могла. С тоскливым чувством подумала, что можно прекратить ссору, отменить празднество, перенести отъезд, можно все исправить и отменить. Нельзя только отменить войну.

Пройдя по комнате, сказала безжизненным голосом:

— Началась война…

Павлик быстро сел на постели, взъерошил волосы, провел ладонью по лицу, сгоняя остатки сна, и рявкнул с досадой, точно она в чем-то провинилась:

— Так и знал!

Оделся, хватанул воды из ковша, закурил. Умчался. Печку топить не пришлось. Поленька погремела кастрюлями, заметила, что банка из-под соли пуста, поискала в шкафу. Оделась, пошла в магазин.

Медленно добрела до площади. Там громко звучал черный большой репродуктор, выставленный на столбе. Вокруг толпились люди. Передавали последние известия. Все было тревожно. Немцы бомбили Ригу, Кронштадт, Киев, Житомир, Севастополь. Сражения начались по всему фронту, от моря и до моря.

Перед военкоматом двор был заполнен людьми. Низкий, невзрачный домик совсем затерялся. Сидели даже на заборах. В разных местах начинали наигрывать гармошки, но мелодии тут же обрывались. Лица у мужчин были серьезные, решительные, только группа совсем молодых подростков бодро и задиристо распевала «Катюшу». А народ все шел, все прибывал к зданию. Поленька понадеялась разыскать тут Павлика, но поняла, что его невозможно углядеть в такой массе народа.

Зашла в магазин. И тут в который раз дрогнуло сердце. В магазине было пусто. Лишь накануне, она помнила, всего было полно. Теперь пустые прилавки, пустые полки. В углу на ящиках сгрудились продавцы. Поленька подумала, что, может, вышло какое-нибудь распоряжение правительства или предприимчивые люди с утра все похватали. Понять было нельзя, да и спрашивать ни к чему. На вопрос о соли продавцы грустно покачали головами.

Поленька пошла к станции, заглянула во второй магазин. Там было так же пусто, и она не стала больше спрашивать.

В ее отсутствие Павлик, видно, заходил домой, ворошил продукты. Потом она ждала его до утра, а он так и не вернулся. Она заснула на постели не раздеваясь.

Воздушного налета в ту ночь не было.

Первая щель появилась во дворе у Вихляевых. Ее старательно вырыл Сергей. Соседи ходили смотреть. Щель получилась аккуратная, как и все, что делал Вихляй. По краям на зеленой траве ровными валиками краснел вывороченный и тщательно уложенный песок.

Работу хвалили.

— А маскировка? — крикнул бородатый сосед-сапожник, с которым вся улица почтительно здоровалась, так хорошо и крепко он шил. И видно, причина заключалась не только в сапогах, человек был не дурак. Он сказал, и все тотчас прислушались и перестали хвалить Вихляя. — Маскировка, — повторил сапожник, добиваясь взглядом, чтобы поняли смысл сказанного слова. — Бруствер-то вон! Эти окопы с неба видать…

— Ночью-то? — спросил Вихляй. Но отпор его прозвучал неубедительно.

— Смотря какая ночь, — подсказал кто-то.

Сапожник не унимался:

— А взрывная волна? Щель надобно углом рыть.

Вихляй слушал молча.

Через пару дней, проходя мимо, Поленька увидела: к щели под углом примыкала другая траншея. А бруствер закрыли дерном.

Вихляй был в рубахе, с лопатой.

— Погляди! — крикнул он.

Поленька вошла за ограду. Опять собрался народ, меньше, чем в прошлый раз. Поленька обратила внимание на то, что перестала встречать многие знакомые лица. Будто какую-то прослойку вырубили. Не сразу осознала причину, а поняв, оцепенела: призвали! уже воюют… Неужели и Павлика возьмут? Она знала, что возьмут, но каждый раз, думая об этом, холодела: «Неужели?»