Томас Гарди - Дом англичанина. Сборник

Поэтому мы избегали готовить это блюдо: было просто больно видеть, как низко может пасть кот. Кроме того, его манеры, когда на столе появлялась жареная утка, служили для детей дурным примером.

Томас-Генри сиял добродетелями среди всех котов в округе. По нему можно было проверять часы. После ужина он неизменно совершал перед домом получасовой моцион, ровно в десять он возвращался с черного хода, а в одиннадцать уже спал в моем кресле. Он не вступал в дружбу ни с одним из соседских котов. Драки не доставляли ему никакого удовольствия, и я сомневаюсь, был ли он когда-нибудь, даже в юности, влюблен: слишком холодная и замкнутая была у него натура; к женскому обществу он относился с полнейшим безразличием.

Так он вел безупречную жизнь в течение всей зимы. Летом мы взяли его с собой на дачу. Мы думали, что перемена воздуха пойдет ему на пользу: он явно начинал жиреть.

Увы, бедный Томас-Генри! Здесь-то и подстерегала его погибель. Что вызвало в нем такую перемену, я сказать не могу, — может быть, воздух оказался слишком бодрящим, но Томас-Генри покатился по наклонной плоскости с устрашающей быстротой. В первый вечер он отсутствовал до одиннадцати часов, на второй день он вовсе не явился ночевать, на третий он прогулял до шести утра, потеряв при этом половину шерсти на макушке. Несомненно, в деле была замешана леди; откровенно говоря, судя по тому концерту, который продолжался всю ночь, я склонен думать, что их там было не меньше дюжины. Томас-Генри с полным правом мог считаться красивым котом, и леди завели манеру навещать его в дневное время. А затем и джентльмены, чести которых был нанесен урон, тоже стали являться и требовать сатисфакции, в которой Томас-Генри, надо отдать ему должное, никогда им не отказывал.

Деревенские мальчишки взяли себе за правило по целым дням слоняться вокруг, чтобы поглазеть на кошачьи бои, а разъяренные хозяйки то и дело влетали к нам в кухню и кидали на стол очередного дохлого кота, взывая о справедливости ко мне и к небу. Наша кухня превратилась в настоящий кошачий морг, и мне пришлось купить еще один кухонный стол. Кухарка заявила, что ей было бы куда легче работать, если б она единолично пользовалась столом. Она сказала, что ей очень неудобно, когда среди мяса и овощей для обеда лежат дохлые кошки, и что она боится, как бы чего не перепутать. Поэтому старый стол был поставлен у окна и отдан под котов, и с тех пор она никому не разрешала положить кота, как бы мертв он ни был, на свой стол.

Я слышал однажды, как она спрашивала у весьма разгоряченной особы:

— Что вы прикажете с ним делать — сварить его?

— Это мой кот, — отвечала та, — вот что!

— Ну а я сегодня не готовлю пирога с кошатиной, — отрезала кухарка, — и уберите его вон на тот стол. А этот стол — мой.

Сначала «справедливость» восстанавливалась, как правило, при помощи полукроны, но с течением времени коты вздорожали. До тех пор я считал кошек дешевым товаром и был удивлен, что они ценятся здесь так высоко. Я всерьез начал подумывать, не заняться ли мне разведением котов в коммерческих целях. Продавая их по курсу, установленному в этой деревне, я мог бы составить кругленькое состояние.

— Полюбуйтесь на работу вашей твари, — сердито сказала одна дама, к которой меня вызвали посреди обеда.

Я полюбовался. Передо мной лежал плюгавый тощий котенок, которому, судя по его виду, на том свете было куда лучше, чем на этом. Если бы бедное создание принадлежало мне, я только поблагодарил бы Томаса-Генри, но некоторые люди не видят своей собственной пользы.

— Я бы этого кота не отдала и за пять фунтов, — сказала дама.

— Ну, в этом вопросе наши мнения расходятся, — ответил я, — я лично думаю, что с вашей стороны было бы неблагоразумно отказываться от такой суммы. Что касается меня, я за него больше шиллинга дать не намерен. Если вы полагаете, что вам выгоднее снести его в другое место, — пожалуйста.

— Он был настоящим христианином, этот кот, — сказала дама.

— Я не беру мертвых христиан, — ответил я, — а если бы и брал, то не дал бы больше шиллинга за подобный экземпляр. Вы можете считать его чем вам угодно — христианином или котом, но и в том и в другом случае больше шиллинга он не стоит.

В конце концов мы помирились на восемнадцати пенсах.

Меня также поражало количество соперников, которых Томас-Генри умудрялся отправить на тот свет. Это было форменное избиение котов.

Зайдя как-то вечером на кухню (я завел обыкновение ежедневно производить смотр очередной партии пострадавших), я обнаружил на столе, среди прочих, кота необычной пестрой расцветки.

— Этот кот стоит полсоверена, — заявил его владелец, который стоял тут же, угощаясь пивом.

Я взял животное со стола и осмотрел его.

— Его убил вчера ваш кот, — продолжал мужчина. — У него нет ни стыда, ни совести.

— Мой кот убил его трижды, — ответил я. — В субботу он был убит как кот миссис Хеджер, в понедельник его хозяйкой оказалась миссис Мейерс. В понедельник у меня еще не было полной уверенности, но зародились кое-какие подозрения, и я взял его на заметку. Сейчас я его сразу признал. Послушайте-ка моего совета и закопайте его, пока он не распустил заразы. Мне нет дела до того, сколько у кошки жизней, я плачу только за одну.

Мы предоставили Томасу-Генри все возможности исправиться, но он делался только хуже и хуже с каждым днем; к прочим споим преступлениям он присоединил браконьерство и охоту на цыплят, и мне надоело расплачиваться за его грехи.

Я посоветовался с садовником, и он сказал, что и раньше встречался с такими случаями.

— Не знаете ли вы лекарства от этой болезни?

— Как сказать, сэр, — ответил садовник, — я слыхал, что иной раз помогает холодная ванна и увесистый кирпич.

— Попробуем дать ему дозу перед сном, — сказал я.

Садовник применил это средство, и с тех пор кончились все наши неприятности.

Бедный Томас-Генри! Его история служит примером того, что добродетель крепка, пока нет соблазна. Какой джентльмен собьется с пути истинного, пребывая в атмосфере «Реформ-клуба»! Мне было очень жаль Томаса-Генри, и с тех пор я потерял веру в облагораживающее воздействие природы.

Снаружи был холодный и сырой вечер, а в зашторенной гостиной «Ракитника» ярко полыхал камин. Отец и сын играли в шахматы, и первый, поборник острой игры, так откровенно и глупо подставил своего короля, что не удержалась от замечания даже седоволосая мать семейства, мирно вязавшая у камелька.

— Ты гляди, какой ветер, — сказал мистер Уайт, поздно заметив свою оплошность и горячо желая, чтобы сын ее проглядел.

— Слышу, — сказал тот, зорко высматривая доску из-за протянутой руки. — Шах.