Уильям Голдинг - Хапуга Мартин

— Тебя плохо слышно, старик, никаких сосисок. Ну, разве что одну-две. Давай. Мне тебя все равно не слышно…

— Еще раз? Может, помедленней?

— Ради Бога, только не надо медленней. Да переворачивай. Все это для нынешней молодежи. Крис, погоди-ка. Слышь, Джордж, Крис остается…

— Потерпи немного, старик. Все ведь это не для тебя, Крис, правда?

— Я справлюсь, Джордж.

— В другой роли он будет лучше смотреться, старик. А ты разве не видел список состава, Крис? Ты играешь две роли, но, конечно…

— Элен ничего не сказала…

— А какое Элен имеет к этому отношение?

— Она ничего не сказала…

— Старик, состав подбираю я.

— Само собой, Пит, конечно.

— Так что ты, старик, играешь две роли — ты Пастух, ты же — какой-нибудь Смертный Грех. Как думаешь, Джордж? Подойдет Крису роль Смертного Греха?

— Конечно, старик, конечно.

— А знаешь, что я обо всем этом думаю, а, Пит? После всего, что я для тебя сделал, просить меня…

— Две роли, старик? У всех у нас по две роли. У меня тоже. К тому же, Крис, ты отлично подходишь на роль Смертного Греха.

— Какого именно, Пит?

— Выберешь сам, старик. Эй, Джордж! Как ты думаешь, лучше ведь, если наш старина Крис выберет Грех себе по вкусу?

— Конечно, старик, ну конечно.

— Сейчас, в часовне, Прю как раз работает с масками, сходи посмотри, Крис…

— Но если мы не успеем к вечеру…

— Давай, Крис. Спектакль состоится. Эй, Джордж? Не хочешь взглянуть, что выберет Крис?

— Н-ну, да. Ей-Богу, да. Хочу, Пит. Хочу. А ты ступай, Крис, ступай.

— Не знаю, я…

— Ступай, Крис, я приду.

— Если ступить на ковер, который лежит на плитах, появляется странное чувство, Джордж. Несмотря на пушистую роскошь, чувствуешь твердый пол. Вот они, Крис, все в ряд. Какую тебе?

— Как скажешь, старик.

— Как насчет Гордыни, Джордж? Ну, это ему можно играть и без маски. Немного стилизованный грим — и порядок, как ты считаешь?

— Послушай, Пит, если я играю две роли, я не успею…

— А Гнев, Джордж?

— А Зависть, Пит?

— Я бы попробовал сыграть Праздность, Пит.

— Ну уж, только не Праздность. Может, спросим Элен, Крис? Я всегда прислушиваюсь к советам жены.

— Спокойно, Пит.

— А что ты скажешь о Прелюбодеянии?

— Хватит, Пит! Прекрати.

— Крис, старик, не сердись. Просто я размышляю вслух — вот и все. Леди и джентльмены, обратите внимание, отличная работа, полная гарантия, надежно в употреблении. Предложения есть? Спешите видеть — зауряднейший молодой человек с незаурядным профилем и кудрями. Спешите! Спешите!..

— Ты о ком это, Пит?

— О ком? О тебе. О тебе, родной! Что скажешь, Джордж?

— Конечно, старик, ну конечно.

— Крис-Алчность. Алчность-Крис. Прошу любить и жаловать.

— Только ради тебя, Пит.

— Дай-ка я вас представлю друг другу получше. Вот этот размалеванный ублюдок гребет под себя все, на что только ему удается наложить лапу. И не жратву, Крис, нет — это было бы слишком просто. Ему нужна лучшая роль, лучшее кресло в театре, лучший заработок, лучшая афиша, самая лучшая женщина. Он родился на свет с раззявленным ртом, распахнутой ширинкой и с растопыренными руками — чтобы легче хапать. Космический тип мерзавца, который всегда умудрится и грош сэкономить, и чужой куличик сожрать. Так ведь, Джордж?

— Пошли, Пит. Пошли, тебе надо прилечь.

— Как ты думаешь, Мартин, по плечу тебе маска Алчности?

— Пошли, Пит. Он ничего такого не хотел сказать, Крис. Просто — размышляет над образом. И что-то разволновался сверх меры… Э-эй, Пит!

— Все. Да. Конечно. Все.

— Неделю кишечник не работает.

С неба слетали сумерки и чайки. Одна села на Гнома — серебряная голова покачнулась, так что чайка пустила белую струю и улетела, хлопая крыльями. Он вернулся в расселину, надул пояс, завязал ремешки и подложил пояс под голову. Руки сунул под мышки. Потом показалось, что голова, хоть и была в вязаном подшлемнике, осталась совсем беззащитной. Он выполз из своей щели и сходил к Красному Льву за зюйдвесткой. Потом опять принялся сосредоточенно втискиваться в расселину.

— Ч-черт!

Он выругался.

— Черт побери, где мой плащ?

Он обшарил все — Красный Лев, выбоина с водой. Смотровая Площадка…

— Не мог он остаться у Гнома, я не…

В расселинах и на камнях лежали водоросли, липкие и зловонные, — уж не под ними ли?

Прорезиненный плащ он нашел там, где и бросил, — у Гнома. Плащ весь был заляпан белым. Натянул его поверх куртки и вновь втиснул тело в убежище.

— Вот о чем никто никогда не предупредит, даже в голову не придет. Дело тут не в опасностях, не в лишениях — дело в том, что целые дни вылетают впустую из-за нелепейшей ерунды, из-за чертовых повторений, в паршивой мелочной суете пустяковых недоразумений, на которые в жизни и внимания бы не обратил, если бы был занят делом, или сидел в Красном Льве, или бежал бы к своей малышке… Где нож? Ч-черт!

Нож оказался на месте — слева, на ремне, — и давил на ребра, как каменный выступ. С трудом вытащив нож, он еще раз выругался.

— Лучше думать сейчас. Не нужно было на это отвлекаться во время работы. Если бы я продумал свои действия еще вчера ночью, я спланировал бы день шаг за шагом и успел все. Теперь — задачи. Во-первых, закончить линию водорослей. Потом — найти место для одежды, чтобы больше не паниковать. Если сложить все вместе — не забудешь, где что. Во-вторых, нет, в-третьих. «Во-вторых» была одежда. Во-первых, сложить одежду в расселину, потом заняться водорослями и довести до конца линию, в-третьих, — вода. Рыть невозможно. Значит, воду надо собрать, когда пойдет дождь. Подыскать расселину выше линии брызг и ниже гуано. И подготовить место для сбора.

Он поработал челюстью. В вязаном шлеме с такой щетиной довольно паршиво. Он лежал, чувствуя легкое покалывание в обожженных солнцем руках и ногах. Снова начинали донимать все неровности камня.

— Скоро пойдет дождь. Воды тогда станет слишком много. И что делать с этой расселиной? Одежда непременно должна остаться сухой. Надо устроить навес. Может, завтра меня спасут.

Он вспомнил, как утром был уверен, что спасут его днем, и сердце безотчетно екнуло, будто кто-то нарушил данное слово. Он лежал, глядя в звезды, и соображал, где же тут раздобыть деревяшку и постучать. Но деревяшек на скалах не было — даже огрызка карандаша. Не было и соли, чтобы бросить через левое плечо. Может, капля соленой морской воды сгодится?

Он поработал правой рукой и потрогал правую ногу. Подживший рубец тоже наверняка обгорел — рубец мягко жгло, не то чтобы неприятно, но чересчур уж ощутимо. Он поморщился и тотчас почувствовал, как щетина опять царапнула по подшлемнику.

— Четвертое. Наточить нож и побриться. Пятое. Убедиться, что кишечник работает.

Обгоревшую кожу жгло.