Николай Гейнце - Петербургская субретка

Коляска подкатила к магазину Антонова на углу Михайловской улицы и из нее выпорхнула на панель изящно одетая барыня.

Загорский как раз проходил мимо. Барыня, увидав его, приостановилась.

Он не мог прийти в себя от удивления – это была Лидия.

Она узнала своего благодетеля.

Загорский подошел к ней; они разговорились. Лидия сообщила ему, что нашла себе покровителя, человека пожилого, но очень богатого, который ее страшно балует.

– Я обязана всем этим – она глазами показала на свой туалет и коляску – все-таки вам. Мы встретились с ним у Ольги Николаевны.

– Прекрасно, – воскликнул Андрей Николаевич, – значит, за вами, Лидия, шампанское!

– Ах он меня любит, так любит, – продолжала болтать Лидия, – что если бы…

Лидия остановилась.

– Что такое «если бы», – не понимаю.

Лидия, смеясь, прошептала что-то на ухо Загорскому.

– Так зачем же дело то стало?

– Невозможно! В его лета…

– Ну хорошо, Лидия, я вам и теперь помогу советом!

На этот раз он что-то начал шептать Лидии.

– Подумаю… однако же, прощайте…

– Прощайте и помните: маленькие рожки ведут к большому благополучию.

Молодые люди, смеясь, расстались.

Прошло более полугода.

Загорский в последнее время был как на ножах; для него разрешалось гамлетовское «быть или не быть»; при каждом визите к дяде старый лакей Иван сообщал ему, что барин нездоров и не может принять его. Загорский с наслаждением потирал руки: махну тогда за границу, в Париж… О, Господи, поскорей…

В одно прекрасное утро, когда Андрей Николаевич сидел дома, весь погруженный отчасти в сладостные мечты о Париже, отчасти – в горестные думы на тему: ни один дьявол денег не дает, – к нему явился все тот же Иван с письмом от дяди.

От волнения у Загорского даже задрожали руки, когда он распечатывал конверт.

Он стал читать:

«Дорогой племянник!

Извини меня, что я не принимал тебя последнее время. Я не был особенно болен, но зато был очень занят. Мне нужно устроить судьбу дорогой для меня особы. Около года тому назад я заехал к Ольге Николаевне, и она представила меня прелестной девушке, дочери приятеля моего брата, а твоего отца и рассказала ее печальную историю. Она круглая сирота, ставшая жертвой гнусной западни одного негодяя»…

Андрей Николаевич тяжело задышал, крупные капли пота выступили на его лбу.

«Такая судьба тронула меня до глубины души. Она была прелестна, но, окруженная ореолом несчастья, казалась еще прелестнее. Ты помнишь: «Любви все возрасты послушны». Я полюбил ее и не раскаиваюсь. Для меня началась вторая жизнь… О если бы ты видел, как она ласкает мои седые волосы… Скажу тебе на ушко: через несколько месяцев я надеюсь быть счастливым отцом, а я хочу, чтобы ребенок был законным.

«Надеюсь, что ты не откажешься быть моим шафером.

Твой дядя и друг.

P. S. Мою будущую жену зовут Лидия – не правда ли прелестное имя?»

Письмо упало из рук Загорского; он долго не мог придти в себя.

– Придется продавать Рязанское имение! – были первые слова, вырвавшиеся у Андрея Николаевича.