Василий Гурковский - Чтобы что-то вспомнить – надо это пройти

Две булки домашнего хлеба, большая эмалированная миска, миска алюминиевая, ложка, целая баранья туша, ведро с картошкой в бумажном ящике килограммов на 10–12, радиоприемник батарейный, два матраца, одеяло, подушка. И все. На улице котел, установленный на камнях, с крышкой и бочка литров на 200 с водой. Отдельно – бочка с дизтопливом. Вот и все мое хозяйство.

До села – 18 км, до железнодорожной станции – 16, до урочища Майстренко около 4-х. Там есть 2–3 избушки-мазанки. Живут две семьи казахов. Была раньше небольшая овцеферма – сейчас нету. Такое у меня местоположение. До обеда я объехал все поля, огрехов, так называемых «балалаек» мне оставили массу, особенно в дальних концах полей. Чувствую, придется мне здесь вертеться не два дня, как обещал бригадир. Ну что делать? Теперь все зависит от меня самого. Солярки мне тоже оставили с пол бочки. Все есть. Только пахать надо.

Решил начинать с еды. Перечистил сразу всю картошку, разобрал половину туши бараньей и сварил в котле сразу все. Выложил в эмалированную миску, вымыл котел и сварил в нем чай. Дело в том, что котел у меня был один, так что основную еду я сварил сразу на весь срок пребывания, а чай буду варить по три раза в день, так что котел должен быть всегда чистым, под кипяток.

Проделав все подготовительные работы, я плотно поел и поехал разделывать те неприятные «балалайки». Вернулся поздно. Подогрел в котле воду до кипения (топливо – земля, политая соляркой), разбавил в миске застывшую картошку, поел, попил чай, посидел у огня. Жутковато. Кругом степь, абсолютная темень. Сижу у котла, подливаю горючее. Греюсь. На улице – около нуля, ночью еще холоднее. Пошел в будку. Света нет, надо будет коптилку сделать. Укрылся одеялом и матрацем и заснул.

Так я жил и работал пять дней. В последний день, как ни старался, закончил работу только к вечеру. Пока поел – стало темно. Куда ехать с будкой? Ее и днем надо везти только первой скоростью.

Решил все перенести на утро. Зашел в будку и приготовился спать. Что-то беспокоило, непонятно что. Как будто кто-то рядом присутствует. Засветил коптилку (фитиль из одеяла, солярка и старый поршень) – никого нет, а спать не могу. Посмотрел на часы. «Кама», купил в Москве, красивые со светящимся циферблатом – десять вечера. Казалось бы, устал, замерз – согревайся и спи, но не могу, что-то мешает. Проверил крючок на дверях – все в норме. Опять пытался заснуть, но, увы.

Что-то было рядом, невидимое и очень плохое. Что? Я лежал и терялся в догадках, отгоняя дурные мысли. Из самых неприятных событий я мог предполагать наихудшее: кто-то угонит трактор, а будку обольет соляркой и подожжет. Что-то будет, я всем своим существом чуял это. Не стал зажигать коптилку, чтобы не показывать себя в окно. Окно, правда, было небольшое, наполовину, где не было стекол, забитое толью, но все же.

И тогда началось… Где-то рядом. Сперва мне показалось, что прямо в будке раздался раздирающий тишину вой. Высокий, надрывный и убийственный какой-то своей отчаянной жестокостью. Мне он показался беспрерывным Волк был не один, снаружи затаилась своеобразная группа «захвата» из нескольких зверей. Ошеломленный, я только несколько минут спустя вспомнил, что половину бараньей туши еще в первый день поднял в мешке на крышу будки – там холоднее, накрыл какой-то жестью и прижал гусеничным траком.

Их привлекло мясо. Я еще не слышал, чтоб где-то волки нападали на полевые станы. До этого несколько раз встречался с ними и в степи, и в селе, но пока Бог миловал.

Да, их привлекло мясо, не я же их интересую и не трактор. Успокаивая себя, начал вспоминать «волчьи» истории – свои и чужие, но в голову ничего не шло. Ночной «концерт», если можно было так назвать волчий вой, продолжался до утра, жаль, что не на чем было записать его. Это стоило послушать. И лучше, конечно, в записи. На смену абсолютно чернильной ночи, с трудом пришел холодный, пасмурный и неизвестный день.

«Дурак, – думал я, – не мог вчера уехать. И почему эти «гости» не могли прийти завтра?». Под утро меня затрясла другая мысль: «А ведь когда я грел чай у котла, волки были где-то совсем рядом! И когда я потушил огонь и шел эти 10 метров к будке, они меня видели! А я их уже тогда почувствовал, но не понял, в чем дело. А ведь могло быть…». И тут понеслось. Картины, одна мрачнее другой, мелькали в голове». «Ну, – говорю себе, – успокойся, придет скоро день, и они уйдут».

В окно полился серый свет, вой прекратился и я, незаметно для себя, все-таки заснул, скорее, просто забылся. Часа через два в голове как будто что-то взорвалось – вскочил, не пойму, где я и что со мной. Через минуту освоился, подошел к окну, не зная, на что надеяться. И сразу отпрянул. Метрах в десяти от будки осталась небольшая кучка соломы, а на ней – две серо-бурые морды. Лежат, головы на лапах, лениво смотрят в мою сторону. Вряд ли меня в окно увидели, но сюда смотрят.

Подошел к двери, там щели между досками миллиметров в пять, – хорошо видно, как два волка «играют» с крышкой от котла. Та крышка за сезон впитала в себя запах не одной тонны мяса, пропитана им и соком насквозь, вот они и забавляются ею, всю погрызли на щепки. Четырех увидел, а сколько их всего? В ответ на этот немой вопрос, прямо под будкой началась какая-то драка, за что, не знаю, и сколько было дерущихся – тоже. Как собаки дрались, только более озверело, что ли, безжалостно.

Я понял, что звери уходить не собираются. А у меня в будке ничего – ни пищи, ни воды, ни курева (я тогда курил). Одно радио на больших батареях, которые «сели» еще в июле и гармонь, которая всегда со мной. Но играть мне как-то не хотелось, натощак и при такой публике.

Волки не уходят, так как чувствуют себя в безопасности. А если они не уйдут вообще? И когда кто-нибудь вспомнит обо мне? Сегодня пятница, до понедельника вряд ли кому в голову придет меня искать. А до понедельника дожить надо – и без еды, и без воды, да еще в фанерной будке.

Черт его знает, что у этих зверей в голове. Весь день волки меняли позиции, но не уходили. К вечеру они оживились или забеспокоились и начали царапать стены и пол будки. Они поднимались на задние лапы, и так как будка была от земли где-то в пределах метра, то доставали до фанерных стен и когтями обдирали их. То же самое проделывали и с досками пола, что меня беспокоило больше всего. Что там тех досок – 25 миллиметров!

Но днем не выли – и то хорошо. Дрались клубками, рычали, но не выли.

Самой страшной была вторая ночь. Прямо с вечера, часов с семи, начался штурм Здесь было все: и лязганье зубами, и обдирание стен, и вой, и драки. Все это шло беспрерывно. Психическая атака. Я сам стал, как зверь, за эти сутки, и только разум удерживал меня, чтобы не выскочить с топором в эту темень. Меня охватило отчаяние, и я не знал, что делать. Особенно донимали вой и царапанье по металлическим частям будки, колесам, раме.