Редьярд Киплинг - Индийские рассказы

Он понял, в чем дело, месяц спустя.

Одна из странностей этой странной страны заключается в привычке бессердечного правительства переводить людей из одного конца империи в другой. Вы никогда не можете быть уверены, что отделались от друга или недруга, пока он или она не умрёт. Был один случай, когда… но это уже совсем другой рассказ.

Ведомство Гаггерта перевело его из Диндигуля на границу в каких-нибудь два дня. Он и отправился через страну, тратя деньги на каждом шагу, от Диндигуля вплоть до места назначения. По пути он оставил м-с Гаггерт в Люкнове. Она должна была погостить здесь у знакомых, побывав на большом балу в Чуттер-Мунзиле, и отправиться к нему, когда он сколько-нибудь устроит её новое жилище. Люкнов был местом службы Ганнасайда, и м-с Гаггерт провела здесь неделю. Ганнасайд встретил её. В то время как подходил поезд, он вдруг заметил, что думал о ней в течение всего прошлого месяца. Одновременно он уразумел безрассудство своего поведения. Неделя в Люкнове, с двумя балами и неограниченным количеством совместных прогулок верхом, завершила дело; и Ганнасайд, в один прекрасный день, поймал себя на мысли, что он обожает Алису Чизэн, по крайней мере, обожал её. И поклоняется м-с Ландис-Гаггерт, потому что она похожа на Алису Чизэн. Но м-с Ландис-Гаггерт ничуть не похожа на Алису Чизэн, будучи в тысячу раз более восхитительной. Между тем Алиса Чизэн «мужняя жена», и такова же и м-с Ландис-Гаггерт, — да вдобавок ещё добрая и верная жена. Следовательно, он, Ганнасайд, не что иное, как… здесь он обозвал себя различными нелестными именами и горько пожалел о том, что не был благоразумен с самого начала.

Знала ли м-с Ландис-Гаггерт о том, что происходило в его душе, или нет, — это известно ей одной. Он выказывал безусловный интерес ко всему, что касалось её, независимо от сходства с Алисой Чизэн, и раза два говорил ей такие вещи, которые едва ли можно было бы извинить даже на основании сходства, будь Алиса Чизэн его невестой. Но м-с Гаггерт отклонила его излияния и потратила много времени, чтобы растолковать Ганнасайду, каким она была для него утешением, благодаря своему странному сходству с его прежней возлюбленной. Ганнасайд кряхтел и стонал в седле и приговаривал: «Да, да, конечно», и помогал ей собираться в дорогу на границу, чувствуя себя пришибленным и несчастным.

Настал последний день её пребывания в Люкнове, и Ганнасайд проводил её на вокзал. Она была очень признательна за его любезность и хлопоты и улыбалась ласково и сочувственно, как человек, понимающий алисо-чизэнскую причину этой любезности. А Ганнасайд ругал напропалую носильщиков, и расталкивал публику на платформе, и молил Бога, чтобы крыша провалилась и убила его.

Когда поезд медленно пополз прочь, м-с Ландис-Гаггерт высунулась из окна, чтобы проститься с ним. «А впрочем, не прощайте, а до свидания, м-р Ганнасайд. Весной я еду в Англию, быть может, встретимся с вами в Лондоне».

Ганнасайд пожал ей руку и произнёс убеждённо и с обожанием: «Дай Бог, чтобы я никогда больше не видал вашего лица!»

И м-с Гаггерт поняла его.

Локомотив, после морских машин, самый чувствительный аппарат из всех вышедших из рук человека; а № 007, кроме того, был ещё совершенно новый. Красная краска ещё не совсем высохла на его колёсах, фонарь с рефлектором блестел, словно каска пожарного, а будка машиниста могла бы служить изящной гостиной. Его только что пригнали в депо после испытания. Он простился со своим лучшим другом в мастерской — двигателем. Громадный мир открывался перед ним; остальные локомотивы оглядывали его. Он смотрел на полукруг дерзких, немигающих фонарей, слушал пыхтенье, бормотанье, презрительное, насмешливое шипенье пара в водомерных кранах — и готов был отдать месячную порцию масла, чтобы пробраться сквозь свои собственные движущиеся колёса в кирпичный зольник внизу. № 007 был восьмиколесный «американский» локомотив, несколько отличавшийся от других локомотивов этого типа; по книгам компании он оценивался в десять тысяч долларов. Но если бы вы купили его, по его собственной оценке, через полчаса ожидания в темноватом депо, где гулко раздавалось эхо, вы сохранили бы ровно девять тысяч девятьсот девяносто девять долларов и девяносто восемь центов.

Тяжёлый товарный поезд «Могул», с коротким каукэчером [11]и с топкой на расстоянии трех дюймов от рельсов, первый начал невежливую игру, обратясь к локомотиву системы «Pittsburg Consolidation».

— Откуда принесло этого? — спросил он, сонно выпуская лёгкий пар.

— Я почти ничего не могу рассмотреть, кроме ваших номеров, — послышался ответ. — Предполагаю, что это что-то оставшееся на память от Питера Купера.

'007 дрогнул; пар у него подымался, но он удержал язык. Всякий паровоз знает, что это был за локомотив, на котором Питер Купер производил свои опыты в далёких тридцатых годах.

Тут заговорил маленький, заново отделанный служебный локомотив.

— По-моему, что-нибудь неладно на пути, если пенсильванский толкач песка начинает разговаривать о нашем происхождении. Это совсем хороший малютка. Он сделан по чертежу Юстиса так же, как я. А разве этого недостаточно?

'007 мог бы увезти служебный локомотив на своём тендере, но он был благодарен и за эти слова утешения.

— Мы не употребляем ручных тележек на пенсильванской, — сказал «Питтсбург». — Эта… гм… горошина достаточно стара и некрасива, чтобы самой говорить за себя.

— С ним ещё не разговаривали. Говорили только про него. Что, в Пенсильвании не обращают, что ли, внимания на хорошие манеры? — сказал служебный локомотив.

— Тебе следовало бы быть в парке, «Пони», — строго сказал «Могул». — Мы все здесь паровозы большой тяги.

— Вы так думаете? — сказал маленький локомотив. — Прежде чем настанет утро, узнаете иное. Я был на пути № 17 и груз там — о, Боже мой!

— У меня, в моем отделении было много хлопот, — заметил тощий, лёгкий пригородный локомотив с очень блестящими башмаками тормозов. У нас не успокоились, пока не устроили салон-вагон. Его прицепили сзади, и его тянуть хуже, чем машину для разгребания снега. Наверно, он когда-нибудь оторвётся и тогда будут бранить всех, кроме самих себя, — дураки! В следующий раз они заставят меня везти курьерский поезд.

— Вас изготовили в Нью-Джерсее, не правда ли? — сказал «Пони». — Так я и думал. Невесело таскать товарные поезда и платформы, но должен вам сказать, что они гораздо лучше холодильников или резервуаров с маслом. Я тащил…

— Тащили? Вы-то? — с презрением сказал «Могул». — Вы только и можете, что втащить в парк платформу с припасами. А я, — он остановился, чтобы слова его могли сильнее запечатлеться в сознании слушателей, — я имею дело с грузами большой скорости — одиннадцать вагонов, — тяжелее, чем все, что вам приходилось возить. Я выезжаю, когда бьёт одиннадцать, и должен проходить по тридцать пять миль в час. Все, что ценно, хрупко, непрочно, требует быстрой доставки — вот моя работа. Пригородное движение на одну только степень выше передаточного. Товарный экспресс — вот самое главное.