Виль Липатов - Стрежень

Степка Верхоланцев лежит на теплом песке. Глядит в небо, раскинув руки. Изредка налетает неслышный порыв ветра, колышет волосы, гладит разгоряченное лицо. На небе — звезды. Крупные, желтые, словно нарисованные на темном полотне; вспыхнув, прочертив небо стрелами, звезды падают в реку. От Оби пахнет рыбой, йодом, свежестью; на плесе горят яркие огни бакенов — красный и зеленый; отблеск их ложится на воду. Тихо. Обская волна мелодично позванивает, словно кто-то пальцами задевает струну. Когда Степка смотрит на реку, ему кажется — берег медленно плывет. Он осторожно переворачивается на бок, сложив ладони, подкладывает руки под щеку, счастливо улыбается. Спать он не может — от молодости, от воспоминаний, от радости, что лежит на теплом песке, а над ним падают звезды, возле него плещет волной Обь. «Дела как сажа бела…» — шепчет Степка, так как не может молчать, и эти слова ему нравятся. Степке двадцать лет, и он влюблен. Ее зовут Виктория Перелыгина. У нее высокие изогнутые брови, широкий лоб, ясные глаза; она гордая, решительная, у нее фигура спортсменки, ходит она стремительно. Виктория — единственная. На всей земле нет такой девушки.

— Виктория! — вслух произносит Степка. Просто невероятно, что в одном слове может содержаться так много; он повторяет его по слогам несколько раз подряд.

Сегодня, проводив Викторию с танцев, Степка увидел ее тень на сиреневой занавеске и счастливо вздохнул.

Потом он переехал на левый берег Оби, поняв, что не уснет дома…

Звезды гаснут одна за одной; восток светлеет — над стеной тальника ширится голубоватая полоска, ширится, словно на край неба брызнули капельку синей туши и она расплывается. «Я люблю Викторию!» — шепчет Степка и смущается, словно его подслушали.

Степка Верхоланцев — высокого роста, широкоплечий, черноволосый, у него круглое, большеротое лицо с выпяченной нижней губой. Улыбка у него появляется исподволь, осторожно: сперва зажигает глаза, затем трогает полные губы, подбородок с круглой ямкой и уж затем заливает все лицо. Улыбнувшись, Степка долго не может погасить улыбку, словно ему жалко расставаться с ней. Она светится и светится и уходит с лица так же медленно, как и появляется. Когда Степка улыбается, он похож на мальчишку, которому показали чудесный фокус.

Степка ворочается, ежится от радости, ему хочется думать о Виктории, поэтому он гонит все другие мысли и мечты. Но это ему не всегда удается. Он хорошо понимает, что мечты у него ребячьи, глупые, но ничего не может поделать с ними.

Он видит самого себя в белом костюме спускающимся по длинному трапу космической ракеты. Люди в белых костюмах, похожих на развевающиеся туники, бегут к нему навстречу, восторженно кричат, а он спускается все ниже и ниже, протягивает к ним руки, и они протягивают тоже. Он останавливается и видит, что рядом с ним стоит Виктория, тоже в белой развевающейся одежде.

— Ох, дурной! — очнувшись, ругает себя Степка и укладывается головой на локоть, чтобы было потверже: может быть, не полезет в голову разная чепуха.

Восток совсем посветлел — видна Обь, покрытая тонкой пеленой тумана, бакены, зеленоватая вода; кажется, что река вздымается вверх, к правому берегу. Там готовится к пробуждению рыбацкий поселок Карташево — уже поднимается из труб тонкий дымок, скрипят калитки, идут в стадо коровы, останавливаясь и поглядывая на реку; женщины спускаются с ведрами к Оби; уходит домой сторож магазина сельпо, мягко ступая валенками по росистой траве. Берег дымится.

Степке кажется, что он все это видит. Он засыпает, сладко причмокивает и улыбается во сне.

А за Карташевом встает солнце. Лучи его поднимаются над кромкой тальников, лижут небо, просветляя его, как пламя горна просветляет кусок черного металла. Небо становится разноцветным: белесое, розовое, красное, малиновое.

В седьмом часу утра остекленевшая Обь издает дробный, цокочущий звук, словно в воде работает гигантская трещотка, которую вертит отчаянный, веселый человек. Это от правого берега, от Карташева, описав навстречу пологую дугу, идет катер рыбаков стрежевого песка — так называют здесь место, где рыбачит бригада. Катер называется «Чудесный». У него на коротком флагштоке вьется голубой вымпел, из трубы выпархивают колечки дыма. Похоже, что «Чудесный» курит папиросу. Он не режет обскую воду, а скользит по ней, как по стеклу.

На бортах катера — рыбаки. В брезентовых спецовках, в зюйдвестках, в глубоких резиновых сапогах, голенища которых привязаны к поясам сыромятными ремнями, они стоят, прислонившись к палубной надстройке, курят и покачиваются вместе с катером.

«Чудесный» приближается к берегу. Насколько охватывает глаз, рыбаки видят пологий песок; за ним — тальники, дальше — небольшая горушка, на ней — высокий осокорь с поломанной верхотинкой, поодаль от него — шест с флагом, а вдоль песка, растянувшись почти на километр, висит на кольях стрежевой невод.

Катер разворачивается и, взбурлив воду обратным ходом винта, резко останавливается. Подтянув голенища сапог, рыбаки прыгают в воду.

Первым на Карташевский стрежевой песок спрыгивает бригадир Николай Михайлович Стрельников — полный, солидный человек. Отряхнувшись и басовито прокашлявшись, он озирает берег начальственным взглядом.

— Где Верхоланцев? Вот вопрос! — строго спрашивает он невысокого старика; тот, стоит позади него, но бригадир не поворачивается к нему. — Нарушение трудовой дисциплины — вот ответ!

— Степка!.. Не должен бы… нарушить. Не должен бы! — говорит старик и часто моргает, словно в оба его глаза попали соринки.

Это самый пожилой рыбак в бригаде, которого все здешние зовут дядя Истигней, по-нарымски произнося его имя Евстигней. У него густые вьющиеся волосы, большой, свисающий с лица нос. Моргает дядя Истигней вследствие полученной на фронте контузии.

— Нарушить не должен бы… — задумчиво говорит он, почесывая переносицу.

Дядя Истигней шагает медленно, осторожно — кажется, что он боится причинить себе боль резким движением или поворотом.

— Сам знаю… не должен бы нарушить, — внушительно басит бригадир Николай Михайлович Стрельников. — Вопрос не в том, вопрос — где Верхоланцев?

Дядя Истигней не отвечает. За ним стоит молодой рыбак Виталий Анисимов — тонкий парень с оттопыренными ушами. Он так же внимательно, как и Истигней, осматривался, перед тем как выпрыгнуть из лодки, точно так же вытирал паклей мокрые сапоги, так же — враскачку, медленно — прошелся по берегу и принял точно такую же позу, как и старик.

— Степан не должен бы нарушить… — голосом Истигнея говорит Виталий.

— Ну ладно! — вдруг спокойно, как ни в чем не бывало говорит бригадир. — Покеда Степки нет, начнем замет. Ладно, что ли? — спрашивает он старика.