Луиза Мэй Олкотт - Хорошие жены

— Я могла бы полюбить, если бы постаралась.

— Но не собираешься стараться до надлежащего момента? Ну и ну, что за сверхъестественная осмотрительность! Он хороший парень, Эми, но это не тот человек, который, по моему мнению, должен бы тебе понравиться.

— Он богат, джентльмен, у него прекрасные манеры, — начала Эми, стараясь держаться совершенно спокойно и горделиво, но несколько стыдясь за себя, несмотря на искренность своих намерений.

— Понимаю. Королевы общества не могут обойтись без денег, так что ты собираешься сделать хорошую партию и пойти этим путем? Совершенно правильно и прилично, как считает весь мир, но звучит странно в устах одной из дочерей твоей матери.

— Тем не менее это правда.

Спокойная решимость, с которой был произнесен этот короткий ответ, составляла резкий контраст с обликом юной собеседницы. Лори почувствовал это с разочарованием, которого не мог объяснить, и снова прилег на траву. Его вид и молчание, так же как и некое внутреннее недовольство собой, рассердили Эми и вызвали решимость дать урок без промедления.

— Я хотела бы, чтобы ты сделал мне одолжение и стряхнул с себя свою лень, — сказала она резко.

— Сделай это за меня, будь добра.

— Что ж, я смогла бы, если бы попробовала. — И вид у нее был такой, словно она хотела сделать это самым решительным образом.

— Попробуй, я позволяю, — ответил Лори, радуясь возможности кого-нибудь подразнить после столь долгого воздержания от любимого занятия.

— Ты разозлишься через пять минут.

— Я никогда не злюсь на тебя. Нужно два кремня, чтобы высечь огонь, ты же холодна и мягка, как снег.

— Ты не знаешь, на что я способна; снег тоже жжет и вызывает жар, если знать, как его употребить. Твое равнодушие наполовину притворное, и хорошая взбучка докажет это.

— Давай, это не повредит мне и развлечет тебя, как сказал большой мужчина бившей его маленькой жене. Смотри на меня, как на мужа или ковер, и бей, пока не устанешь, если такого рода занятие тебе по душе.

Глубоко уязвленная и желая увидеть, как он стряхнет столь изменившую его апатию, Эми наточила карандаш и язык и начала:

— Мы с Фло придумали тебе новое имя — Лодырь Лоренс. Как тебе нравится?

Она думала, что это рассердит его, но он лишь подложил руки под голову с невозмутимым:

— Неплохо, спасибо, мои юные леди.

— Хочешь знать, что я на самом деле думаю о тебе?

— Жажду услышать.

— — Так вот, я тебя презираю.

Если бы она даже сказала: «Я ненавижу тебя» — надуто или кокетливо, он засмеялся бы, и это ему, пожалуй, даже понравилось бы, но ее серьезный, почти печальный тон заставил его открыть глаза и быстро спросить:

— Почему, если позволите узнать?

— Потому что, имея все возможности быть хорошим, полезным и счастливым, ты испорченный, ленивый и несчастный. — Сильно сказано, мадемуазель.

— Если нравится, я продолжу.

— Прошу; это, пожалуй, интересно.

— Я так и знала, что ты найдешь это интересным: эгоисты любят поговорить о себе.

— Я эгоист? — Вопрос вырвался у него невольно и прозвучал удивленно, так как великодушие было той самой добродетелью, которой он гордился.

— Да, большой, — продолжила Эми спокойным, сдержанным тоном, производившим в тот момент не меньшее впечатление, чем самый гневный. — Я докажу тебе это, поскольку изучила тебя, пока мы были вместе. Ты за границей уже шесть месяцев и не делаешь ничего другого, как только тратишь зря время и деньги и приносишь разочарование своим друзьям.

— Разве человеку после четырехлетней зубрежки не положено никаких удовольствий?

— По твоему виду не скажешь, будто ты много их получаешь. Во всяком случае, тебе от них ничуть не легче, насколько я могу судить! Когда мы встретились, я сказала, что ты изменился к лучшему. Теперь я беру свои слова обратно. Я считаю, что ты далеко не так хорош, как был, когда я уезжала. Ты стал страшно ленивым, любишь болтовню, тратишь время на пустяки, доволен, когда тебя ласкают и тобой восхищаются глупые люди, вместо того чтобы стремиться быть любимым и уважаемым умными людьми. И это с деньгами, талантом, положением в обществе, здоровьем и красотой — ах, ты совсем как то Старое Тщеславие! Но это правда, и я не могу не сказать этого: располагая всеми этими сокровищами, ты не находишь другого занятия, кроме как бездельничать, и вместо того, чтобы быть таким, каким бы ты мог и должен быть, ты всего лишь… — Тут она остановилась, и во взгляде ее была и боль и жалость.

— Святой Лоренс на горячих угольях, — произнес Лори, любезно заканчивая ее фразу. Но урок начал приносить плоды: в глазах был живой блеск, а прежнее равнодушное выражение сменилось полусердитым-полуобиженным.

— Я предполагала, что ты так воспримешь мои слова. Вы, мужчины, говорите нам, женщинам, что мы ангелы и можем сделать из вас, что хотим, но стоит нам честно попытаться сделать вас лучше, как вы смеетесь над нами и не хотите слушать. Это ясно показывает, чего стоит ваша лесть. — Эми говорила с горечью и отвернулась от несносного мученика, простертого у ее ног.

Через минуту на страницу ее альбома легла рука, мешая ей рисовать, и Лори произнес, подражая ребенку, который просит прощения:

— Я буду хорошим, очень хорошим!

Но Эми не засмеялась; она стукнула карандашом по протянутой руке и серьезно сказала:

— Тебе не стыдно, что у тебя такая рука? Она нежная и белая, как у женщины, и вид у нее такой, будто она никогда ничего не делала, только носила лучшие перчатки от Жувена и собирала цветы для дам. Слава Богу, что ты не щеголь, и я могу радоваться, что на ней нет бриллиантов и больших перстней-печаток, только маленькое колечко, которое давным-давно дала тебе Джо. Дорогая Джо, как я хотела бы, чтобы она была здесь и помогла мне.

— Я тоже хотел бы!

Рука исчезла так же неожиданно, как появилась, а в эхом повторенных словах выраженного Эми желания звучало достаточно энергии, чтобы удовлетворить даже ее. Она взглянула вниз на него — у нее мелькнула новая мысль, — но он лежал, полузакрыв шляпой лицо, словно для тени, а усы закрывали рот. Она видела только, как поднимается и опускается его грудь с дыханием, похожим на вздохи, а рука с кольцом брошена в траву, словно чтобы скрыть что-то слишком драгоценное или слишком болезненное, чтобы об этом говорить. В одну минуту разные намеки и мелкие факты обрели смысл и значение в уме Эми и сказали ей то, чего никогда не поверяла ей сестра. Она вспомнила, что Лори никогда первым не заговаривал о Джо, она вспомнила недавно пробежавшую по его лицу тень, перемену в его характере и это маленькое старое колечко, совсем не украшавшее изящную руку. Девушки быстро читают такие знаки и чувствуют их красноречивость. Эми предполагала, что причиной перемены могли быть любовные страдания; теперь она была уверена в этом. Ее проницательные глаза наполнились слезами, а голос, когда она заговорила снова, был таким прекрасно мягким и нежным, каким он бывал, когда она этого хотела.