Юрий Рытхэу - Айвангу

– Сразу видно, что не знакомы с военной дисциплиной, – сказал ему молодой капитан.

Айвангу пригляделся и с удивлением обнаружил, что перед ним молодая и очень красивая женщина.

– Идите обратно в палату и ждите.

Почти все, кто лежал в военном госпитале Владивостока, получили раны в короткой войне с Японией. Многие прошли всю войну с Германией, побывали в дальних европейских городах, лишь Чукотка для них оставалась сном, приснившимся в школьные годы. Они жадно расспрашивали Айвангу о жизни чукчей и эскимосов.

Парень, закованный в гипс, иронически восхищался:

– Во живут люди! Далеко, холодно и не очень сытно. В госпитале никто не хвастался боевыми заслугами: ни один человек не вспоминал войну, а если и вспоминал, то ругал ее всякими недобрыми словами.

Наконец принесли протезы и прицепили к культяпкам Айвангу. Он сидел на кровати и боялся встать. Десятки глаз с напряжением следили за ним. Шумная палата примолкла, слышалось жужжание мух, сбившихся в клубок возле электрической лампочки на потолке.

– Давай-давай! – подбадривал его парень в гипсе.

– Осторожнее! – только и успел выкрикнуть Горохов.

Айвангу с грохотом повалился на пол. Ему показалось, что кости его ног обломились. Острая боль пронзила его, как раскаленная гигантская игла.

На помощь к нему со всех сторон кинулись товарищи по палате. Горохов поднял руку и спокойно сказал:

– Отставить!.. Айвангу, встаньте и сядьте на койку! Вот так. Лицо разбил? Ничего. С сегодняшего дня никто не должен тебя поддерживать и помогать. Сейчас принесут костыли. Будет больно – терпи. Кровь будет – терпи. Если, конечно, хочешь ходить… Ну, как? Учти, что ты не один раз и не два раза вот так упадешь. А может быть, и посильнее расшибешься.

– Я буду стоять! – прохрипел Айвангу и, сжав зубы, повалился на кровать.

Потянулись дни упорных и мучительных тренировок. Порой Айвангу казалось, что его ноги немного укоротились от бесчисленных ссадин и кровоподтеков. Все тело было в синяках. Не помогали даже костыли. Айвангу падал и поднимался, и снова падал и поднимался.

– Трудно? Больно? – изредка спрашивал полковник Горохов.

Айвангу молчал.

– Хочешь стоять?

– Я буду стоять! – упрямо твердил Айвангу.

Он просыпался от ноющей боли и не спал до утра. Раньше он и представить себе не мог хотя бы малой доли тех страданий человека, который хочет встать на ноги. Видимо, легче было научиться обезьяне прямо ходить, чем сделать это человеку Айвангу.

Иногда в голове появлялась предательская мыслишка: «А не бросить ли все это и вернуться в Тэпкэн?» Никто не будет смеяться над ним: он своим трудом завоевал уважение людей родного селения, он даже победил умку – белого медведя…

Прошло два месяца. Задули холодные осенние ветры и погнали по дорожкам госпитального парка желтые листья. По стеклам забарабанили тугие холодные струи дождя, редели в палате люди: война отгремела, пушки и винтовки умолкли. Оставались только тяжелораненые, которым требовалось длительное лечение.

За это время Айвангу научился только переступать на протезах, да и то с помощью костылей. Тогда-то он и услышал первую похвалу из уст полковника Горохова:

– Видишь, пошло дело.

Потом, уже лежа в постели, Айвангу подумал, что полковник сказал это с иронией, и загрустил. Он продолжал ежедневные тренировки, но без былого увлечения. Полковник сразу заметил это и позвал его к себе в кабинет.

– По дому соскучился? – спросил он.

– Да, – коротко ответил Айвангу.

– Если тебя отпущу, с радостью поедешь?

– Да…

– Я думал, что ты сильнее. Я в тебя верил, – с разочарованием произнес полковник. – Ты сделал первый, самый трудный шаг – и вдруг скис.

– А что – разве получается?! – взволнованно воскликнул Айвангу.

– Даже очень получается. Повторяю: у тебя такой случай, когда большинство не может ходить на протезах. Вот так… Считать, что разговора о возвращении не было?

– Считать! – Айвангу повеселел.

С этого дня и пошло. На деревьях облетели листья, усыпав дорожки парка, потом их занесло снегом, таким же мягким и пахнущим морской водой, как и снег в Тэпкэне.

Однажды Горохов принес Айвангу телеграмму. Он развернул ее и прочел: «Поздравляем наступающим праздником ждем целуем Раулена Алеша». Кто же это надоумил их послать телеграмму? Ведь Раулена почти неграмотна, а написала слова, которые Айвангу читал только в книгах – «поздравляю», «желаю», «целую». Он пытливо поглядел на полковника Горохова. Доктор смотрел в окно, за стеклами которого падал густой, тяжелый снег.

После Нового года, когда Айвангу гулял в парке, к нему подошел Горохов и взял у него костыли. Вместо них он подал палку. Айвангу вцепился в палку, но не удержался, упал в снег… Поднялся… Еле доковылял до дерева и прислонился, подумав: «Как хорошо, что есть деревья».

С того дня вся тяжесть тела давила на культяпки, упирающиеся в гнезда протезов. Опять начались страшные боли, кровь и страдания…

И все же ранней весной, когда снег набух влагой, Айвангу прошел из конца в конец аллею парка, ни разу не прислонившись к дереву.

Это была настоящая победа! Он огляделся вокруг. Жаль, что никто не видел… Нет, вон чья-то фигура в окне! Да это же доктор Горохов! Должно быть, он всегда оттуда следил за Айвангу. Почему же раньше не приходило в голову посмотреть вверх? Но как же он мог поднять голову, если все его внимание было занято собственными ногами.

Айвангу самостоятельно поднялся по лестнице и постучал в кабинет доктора.

– Больной Айвангу явился! – доложил он так, как докладывали полковнику солдаты.

– Вольно! – скомандовал полковник. – Садись.

…С первым пароходом Айвангу отправился домой. Перед уходом он попрощался с деревьями в госпитальном парке. Жаль, что нет на Чукотке таких великанов, чем-то похожих на людей. Словно утешая, они поддерживали его своими стволами. Прощайте, зеленые друзья!

Горохов обрядил Айвангу в свой полковничий мундир со следами погон на плечах. Приятно поскрипывали на ногах новые хромовые сапоги, сшитые по заказу. На голове вместо пилотки военная фуражка с лакированным козырьком. Айвангу оглядел себя в большое зеркало. На него смотрел военный человек с тростью в руке. Из-под фуражки выбивались седые волосы.

– А ты, Айвангу, красивый парень, – сказал Горохов и на прощанье поцеловал его трижды, по-русски.

Поздно ночью прошли пролив, отделяющий Сахалин от Японии. В темноте мерцали разноцветные огоньки военных кораблей, гудели самолеты, путая своими огнями очертания созвездий.

Ночи поначалу были теплые, душные. За кормой горел пенный след. Потом стало прохладнее. У берегов Камчатки попали в шторм.

Айвангу целыми днями стоял у лага – прибора, отсчитывающего пройденное расстояние, заходил в кают-компанию и сверялся по карте, сколько осталось до берегов Чукотки. Иногда он поднимался на ходовой мостик.