Кирилл Соловьев - Res Publica: Русский республиканизм от Средневековья до конца XX века. Коллективная монография

Память о событиях Смуты сохранялась на протяжении XVII в. Григорий Котошихин считал, что московские цари после Ивана IV избирались на трон ( обираны на царство ) и принимали на себя обязательства ( писма ) перед людьми править справедливо. Подразумевались при этом Федор Иванович, правители эпохи Смуты и Михаил Федорович. Царь Алексей будто бы эту традицию нарушил 515 515 Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича / Подг. Г. А. Леонтьевой. М., 2000. С. 150. Вряд ли данная точка зрения была широко распространена в России. Ее высказал Котошихин в своей записке о Московском государстве уже в Швеции (1667 г.), доказывая при этом незаконные и нарушающие традицию тяготения Алексея Михайловича к автократии. См. об этом в упомянутых ниже работах Дж. Уайкхарта, а также: Шмидт С. О. Русская эмиграция и ее влияние на отечественную историческую мысль // Документальное наследие по истории русской культуры в отечественных архивах и за рубежом. Материалы международной научно-практической конференции 29–30 октября 2003 г. М., 2005. С. 11–64, здесь с. 18–21. . Это упоминание отчасти подтверждается сведениями псковского сказания начала XVII в. «О бедах и скорбях и напастях» о том, что Михаила Романова бояре «к роте приведоша», а также в сочинениях В. Н. Татищева (1730 г.), Филиппа Юхана Табберта Страленберга (1730 г.) и Иоганна Готтхильфа Фоккеродта (1734–1737 гг.) 516 516 Л. В. Черепнин занял двойственную позицию, сомневаясь, что присяга была принесена, но при этом считая сведения о «роте» царя Михаила перед собором «шагом на пути эволюции сословно-представительной монархии в сторону от опричного „образца“, учрежденного Грозным» ( Черепнин Л. В. Земские соборы Русского государства в XVI–XVII вв. М., 1978. С. 204–211, цит. на с. 210). В. Н. Козляков, развивая точку зрения С. Ф. Платонова, парирует, что все названные источники недостаточно надежны и поиск подобных источников является «тупиковой темой для исследования» ( Платонов С. Ф. К истории московских земских соборов. М., 2018. С. 73–74; Козляков В. Н. Московское царство. СПб., 2019. С. 184–193, цит. на с. 193). . Возможно, псковский аноним и перебежчик Котошихин тенденциозны, отстаивая идеалы времен Смуты, а авторы XVIII в. – политическую культуру эпохи кондиций . Однако сомнения в существовании обязательств Михаила Романова перед знатью, как представляется, беспочвенны. Во-первых, хорошо известна крестоцеловальная окружная грамота Совета всея земли от февраля 1613 г., и она должна была рассматриваться как гарантия взаимных обязательств между царем и подданными. Во-вторых, обязательства верховной власти отражены в местнической политике. Как отмечает Ю. М. Эскин, утвержденные грамоты 1598–1613 гг. в равной мере гарантировали сохранение прав «чиновных людей», что преподносилось как двуединое обязательство – подчинение элиты самой власти и установленным порядкам службы и мест, т. е. по сути гарантии стабильности самих элит со стороны власти 517 517 Эскин Ю. М. Очерки истории местничества в России XVI–XVII вв. С. 141–147. . Впрочем, существенная оговорка о значении утвержденных грамот в московской политической жизни заключается в том, что известные ныне грамоты «1598 г.» и «1613 г.» не могут относиться к фактическому времени восшествия на престол Бориса Годунова и Михаила Романова, а созданы соответственно около 1599 г. и в 1616–1617 гг. и дополнены подписями задним числом 518 518 Лисейцев Д. В. К датировке составления царских утвержденных грамот конца XVI – начала XVII в. // Мининские чтения: Труды участников международной научной конференции. Нижегородский государственный университет им. Н. И. Лобачевского (24–25 октября 2008 г.). Нижний Новгород, 2010. С. 24–31. . Не случайны и делопроизводственные ссылки на прощение «прежних вин», означавшие всеобщую амнистию после Смуты для подданных Михаила Романова 519 519 РГАДА. Ф. 210 (Разрядный приказ). Столбцы Московского стола. Оп. 9. 1640 г. Ст. 157. Л. 22, 23. См. также: Ерусалимский К. Ю. На службе короля и Речи Посполитой. С. 478. . Прощение упоминалось в приказной документации от имени царя и коснулось многих воевод и детей боярских, побывавших на службе у Лжедмитрия II и Владислава Жигимонтовича (в их числе – Ф. К. Плещеев, Г. Н. Орлов, кн. Ф. Т. Черново Оболенский и др.) 520 520 Кабанов А. Ю., Рабинович Я. Н. Смутное время начала XVII века. С. 5–22, 51–68, 69–88. . Маловероятно, что эти гарантии не были прописаны особым указом и произнесены царем Михаилом Федоровичем прилюдно. Наконец, в-третьих, крестоцеловальные обязательства Алексея Михайловича упоминали челобитчики 2 июня 1648 г. («помня государево крестное целование», соответственно в шведском переводе того времени: «чтобы ты твою данную присягу и обещание вспомнить захотел»), которую И. Л. Андреев понимает как ограничительный документ при венчании на царство 521 521 Челобитная «мира» московского царю Алексею Михайловичу 10 июня 1648 г. // Общественная мысль России XVI–XVII вв. Т. 2: Московское царство / Сост. И. Л. Андреев. М., 2010. С. 455. , а Д. А. Ляпин – как крестоцеловальную грамоту 522 522 Ляпин Д. А. Царский меч: социально-политическая борьба в России в середине XVII в. СПб., 2018. С. 98. . Д. А. Ляпин полагает, что под крестным целованием могла пониматься присяга народа царю, а не его присяга народу. Однако и конструкция фразы в челобитной, и сама практика взаимных обязательств при целовании креста этому выводу противоречат. Еще одним аргументом в пользу концепции И. Л. Андреева является неоднократная готовность Алексея Михайловича присягать на «правах и вольностях» казакам и своим предполагаемым подданным Речи Посполитой, к чему мы обратимся чуть позже.

Царская власть в России постепенно и эпизодически проникалась понятиями республиканского тезауруса. Прежде всего, в русской истории XVI – начала XVII в. было немало примеров неблагочестивых царей, и приходилось признавать как тиранические злоупотребления предков, так и целые злые правления. Из примеров внутренней тирании в российской книжности сложилось согласие, не выраженное ни в одной строгой доктрине 523 523 Вальденберг В. Е. Древнерусские учения о пределах царской власти: Очерки русской политической литературы от Владимира Святого до конца XVII века. М., 2006; Rowland D. B. Did Muscovite Ideology Place Limits on the Power of the Tsar (1540s – 1660s) // Russian Review. Vol. 49 (1990). P. 125–155. . Эти интеллектуалы не имели в России печатной аудитории, но излагали свои взгляды в беседах и набирались мнений в повседневной жизни. Памятники, содержащие опасные мысли, имели неравное влияние и круг читателей. «Временник» Ивана Тимофеева и «Описание» Григория Котошихина сохранились в одном списке и не имели хождения. При этом Джордж Уайкхарт отмечал, что взгляды Котошихина сближаются с идеями его британских современников Томаса Гоббса и Джона Локка в представлении о необходимости контракта властителя и подданных и ограничении самодержавия законами 524 524 Weickhardt G. G. Political Thought in Seventeenth-Century Russia. P. 321, 337. См. также: Idem. Kotoshikhin: An Evaluation and Interpretation // Russian History. 1990. Vol. 17 (1990). No. 2. P. 127–154, здесь P. 135, 148–149, 153–154. . Их современник Готфрид Вильгельм Лейбниц на польских выборах короля в 1668–1669 гг. боролся против российской кандидатуры, видя в ней автократическую угрозу для прав и свобод Речи Посполитой, Европы и «всего христианства» 525 525 Wójcik Z. Russian Endeavors for the Polish Crown in the Seventeenth Century // Slavic Review. Vol. 41 (1982). P. 67–68. О российском опыте в доктрине Лейбница см.: Мезин С. А. Петр I, Лейбниц и Сперанский // Российская история. 2011. № 1. С. 115–120. . Московские учения об ограничении власти были в то время неизвестны и никак не влияли на образ страны. Впрочем, примеры более популярных текстов об обязанностях и злоупотреблениях власти также есть. «Словеса дней и царей» Ивана Хворостинина известны в трех списках, а взгляды опального придворного обсуждались соборно 526 526 Семенова Е. П. И. А. Хворостинин и его «Словеса дней» // ТОДРЛ. Т. 34. Л., 1979. С. 286–297. . «История» Авраамия Палицына, послания протопопа Аввакума и пришедшая в рукописную традицию к 1670‐м гг. «История» Андрея Курбского – в десятках читаемых списков к началу XVIII в. Истории павшего Российского царства, погруженного в Смуту, создавали по крайней мере образ разрушительных ошибок, ведущих к гибели династии и множества людей и к многолетним тяготам всей страны. Препятствовать этому должны были как цари новой династии, так и ее православные защитники.