Бруно Ясенский - Человек меняет кожу

Кларк и Мурри пробурчали невнятно что-то похожее на «само собой разумеется».

За окном русский из Актюбинска кричал что-то русскому в белом пиджаке.

– Не можете ли вы сказать, кто это такой? – спросил Кларк у военного, указывая на актюбинского спутника.

– Это? Это наш здешний главный инженер-ирригатор. Замечательный работник. Казус с ним вышел. Два года он тут проторчал. Семья у него в Москве. Поработал действительно как лошадь, ещё малярию схватил вдобавок. В прошлом году была экстренная работа, – отказался от отпуска. Наконец в этом году, шесть дней тому назад, закончив все работы, взял двухмесячный отпуск и вылетел в Москву. Как назло, на другой день после его отлёта произошла беда с головным арыком. Никто из инженеров не брался ликвидировать это дело в несколько дней, а не восстановим – будет сорван весь план посевов. Ведь наш район – семеноводческая база египетского хлопка на весь Союз. Заминки тут быть не может. Он этот арык проводил, он один может с ним справиться. Послали ему вдогонку «молнию». Говорит, молния настигла его лишь на третий день в Актюбинске, на полпути в Москву. Прочёл телеграмму, выругался неприличными словами, снял свой чемодан с самолёта и через час на встречном самолёте вылетел обратно в Сарай-Камар. Опять отпуск у него пропал. Ругается! Да и ничего удивительного. Два года человек семью не видел. Сам горожанин. Возвращаться с полпути с отпускными документами в кармане – удовольствие ниже среднего.

Кларк рассмеялся.

Военный посмотрел на него вопросительно.

– А мы ломали себе голову, кто это такой. На всех станциях его встречали как старого знакомого. Не удивительно, ведь за несколько часов до того он пролетел в обратную сторону…

Вошёл красноармеец и отрапортовал о чём-то военному.

– Комната для вас уже приготовлена. Сможете помыться и переодеться. Идёмте, покажу вам дорогу.

По дороге к ним присоединился русский инженер.

– Скажите, неужели это правда, что вы с отпуском в кармане вернулись сюда с полпути? – иронически обратился к нему Баркер, замыкавший шествие. – Вы же могли прекрасно сунуть телеграмму в карман, и никто никогда не узнал бы, дошла она до вас или нет. Будь я на вашем месте…

Русский посмотрел на Баркера и ничего не ответил.

На средине аэродрома их задержали двое запыхавшихся людей. Оба говорили возбуждённо, перебивая друг друга, от времени до времени стирая пыльной ладонью пот, градом катившийся по лбу. Пыль с потом, размазанная по лицам, делала их похожими на заплаканных детей.

– Сейчас дам вам машину, – сказал по-английски военный, обращаясь к русскому инженеру. – Господа американцы хотят тоже принять участие в ликвидации прорыва. Не правда ли?

– Весьма признателен, но пока обойдусь без помощи, – оборвал русский. – Дайте мне лучше десяток красноармейцев.

Он круто повернул, и пошёл напрямик через поле. Военный и два запыхавшихся таджика побежали вслед за ним.

Кларк, Мурри и Баркер остались одни со своими чемоданами среди голого поля. О них, видимо, забыли. Они стояли растерянные, надвинув на нос кепки, моргая глазами от нестерпимого солнца.

Самолёт злобно заворчал и, подпрыгивая, как объевшийся стервятник, пересёк поле, оставив позади пустые носилки. Минуту спустя он уже нёсся в воздухе, брызгая вниз волнами оглушительного стрекота.

Когда он стал стремительно уменьшаться и превратился наконец в серую реющую точку, американцам показалось, что последняя нить, связывавшая их с далёким внешним миром – с Нью-Йорком, Негорелым, Москвой, – вдруг натянулась и лопнула. Нелепые в своих спортивных костюмах, похожие на. побитых чемпионов гольфа на поле неудачного матча, они грузно опустились на чемоданы. Пот широкими струями катился по их лицам, размывая арыки морщин.

Где-то вдали труба пронзительно протрубила сбор. По рыжему полю бежала команда красноармейцев с кетменями [3]на плечах.

Замызганный форд, фыркая и храпя, жевал сухую, шуршащую дорогу. На телеграфных проводах симметрично расселись ярко-зелёные птицы. Птицы на проволоке уезжали назад, как движущаяся мишень в непривычном тропическом тире. Впереди простиралось нескончаемое голое плато, обрамлённое ровными горными хребтами.

Тропическое солнце раскалённым шлемом давило голову. Пыль пепельной пудрой ложилась на сожжённые лица людей, сидевших в машине. Баркер и Мурри, с лицами цвета золы, походили на свежеоткопанные мумии, которые рассыплются в прах при первом неосторожном прикосновении.

По выбритому плато вперегонку с машиной неслись небольшие стада местных антилоп – джайранов на тоненьких ножках. Гонки джайранов с автомобилем длились до тех пор, пока джайраны, обогнав машину, не перебегали перед её носом на другую сторону дороги и, ускакивая прочь, предоставляли путникам созерцать презрительно задранные кверху куцые хвостики.

Потом в пустоту первобытного пейзажа ворвались белые бугры брезентовых палаток, чтобы, оставшись позади, уступить место зелёным парусам оазиса, выплывающим из-за горизонта.

У въезда в город застрявший в арыке грузовик загородил путь. Шесть человек, кряхтя и матерщинясь от натуги, напрасно пытались вытащить его на дорогу. Грузовик подпрыгивал, пятился, кидался с разбегу, оглушительно жужжа, и бессильные колёса буксовали, взбивая жирную грязь.

Только два часа спустя сквозь лабиринт дувалов [4]упрямый фордик прорвался в город с торжествующим рёвом сирены, и встрепенувшиеся деревья осыпали приезжих густыми брызгами тени.

Слепые глиняные мазанки обступили дорогу, как молчаливые нищие. В мазанках не было окон, на плоских глинобитных крышах не было труб, а выдолбленное в крыше узкое отверстие походило скорее на дырку в копилке, через которую милосердный аллах бросает правоверным дырявую монету своей милости. Нищенский вид жилищ не свидетельствовал о щедрости всевышнего.

Белые одноэтажные дома европейского типа, разбросанные среди зелени, говорили о том, как возникает здесь город, пробивая глиняную скорлупу кишлака. [5]

В комнатах европейских домов, где разместили Кларка, Баркера и Мурри, мебель состояла из складной кровати, стола и двух табуреток. От новеньких табуреток, от свежевыстроганного пола пахло лесом, смолистым и далёким, как воспоминание.

В столовой техперсонала густо звенели мухи. Облепленные мухами копны чёрного хлеба шевелились, как муравейник, в седом пару дымящихся тарелок.

Комната с выстроганным полом встретила Кларка древесной прохладой. После мушиного удушья столовой она показалась сосновой шкатулкой, завезённой сюда с далёкого хвойного Севера.

В шкатулку постучали. Вошёл красивый таджик, с лицом полированным и пристальным, и девушка в белом. На голове у девушки была остроконечная шаршауская тюбетейка. От русых крыльев ровно подстриженных волос, как от опущенных наушников красноармейского шлема, лицо казалось настороженным и строгим.