Оскар Лутс - Весна

Но оба, и Куслап и Тали по-прежнему молчат. Конфеты лежат на кровати нетронутые, и напрасно подбрасывает Имелик у себя на ладони те, что предназанчены для Куслапа. Лицо у Куслапа, правда, как-будто уже проясняется, но Тали все еще хмурится, как дождливая осенняя ночь. Имелик прямо не знает, что ему делать, как растормошить этих угрюмых парней. У него самого сейчас превосходное настроение, и так приятно было бы посидеть втроем, болтая и грызя конфеты. О, он готов притащить еще конфет, лишь бы те двое вылезли наконец из углов и стали разговаривать. С Куслапом-то он в конце концов справится, это ясно, но Тали – парень совсем особого склада. Неделями с ним не разговаривает, да и вообще ужасно молчалив. На то должна быть своя причина: либо дома с ним плохо обращаются, либо его вечно гложет какая-то другая забота. Или, может, болезнь на него повлияла – он ведь перед рождеством хворал; это же не шутка, человек несколько недель был между жизнью и смертью. А может, он и сейчас еще болен? Он, Имелик, и раньше не раз замечал, что Тали как будто плохо слышит. Возможно, правда, что Имелик ошибается; да и разве это может иметь отношение к болезни Тали?

– Тали!

О-о, если он слышит даже, когда его так тихо окликают, то ни о какой глухоте не может быть и речи; скорее уж о Куслапе можно подумать, будто он плохо слышит, – того приходится иногда по нескольку раз звать, пока ответит.

– Тали, тебе всегда нравилось слушать игру на каннеле, ты и сам музыкант… Хочешь, я тебе сыграю?

Имелик принес из классной каннель, сел на край кровати и заиграл.

Да, это было чудесно. И когда русые волосы Имелика во время игры густыми прядями падали ему на глаза, и он, встряхивая головой, откидывал их назад, это тоже было красиво.

Арно хотелось подойти к нему и попросить, чтобы он играл так долго, долго. Но разве мог Арно это сделать, разве мог он открыто признать, что и Яан Имелик способен на что-то хорошее. Ведь Яан Имелик – лентяй, человек совсем никудышный!

– Но чем дольше он играл, тем больше смягчались сердца слушателей. Куслап зашевелился в своем углу. Арно уже встал, чтобы подойти к музыканту поближе и сказать ему что-нибудь дружеское; но вдруг в глазах его мелькнуло злобное выражение, и прежде чем Имелик успел заметить его жест, он схватил с кровати конфеты и швырнул их музыканту в лицо.

– Чего это ты? – спросил Имелик, прерывая игру и серьезно глядя на Арно.

– Не возьму я их! – выпалил Арно и весь покраснел.– Ешь сам, если хочешь, а я не буду.

– Ну, не хочешь – не бери, а зачем же швыряться?

– Потому что ты у Куслапа списываешь. Нельзя у других списывать, ты сам знаешь.

– Не твое дело.

– Нет, мое дело. Еще раз спишешь – пойду учителю пожалуюсь.

– Иди жалуйся, мне-то что.

– И пожалуюсь.

– Жалуйся, жалуйся.

Имелик сбросил попавшие на каннель конфеты, вытряс одну из них, застрявшую внутри, тронул несколько раз струны и снова тихо заиграл. Арно покраснел еще сильнее: злоба против Имелика, которую он долго в себе подавлял, все больше и больше овладевала им. Сейчас его особенно раздражало то непостижимое спокойствие, с каким Имелик встретил его угрозы.

А тогда тебя выгонят отсюда, – начал он снова дрожащим от волнения голосом, в котором уже ясно слышались слезы. Это был его последний козырь, им только он и мог испугать Имелика; а если и это не поможет, то… Что он мог еще сделать? Уже и то получилось скверно, что конфеты, которыми его угостили, он бросил Имелику в лицо и пригрозил на него пожаловаться.

– Ну и что ж, выгонят – так выгонят, – ответил Имелик. – Не твоя забота. Раз уж ты пойдешь жаловаться, то чем мне будет хуже, тем для тебя лучше. Но я не думаю, чтобы меня за это выгнали; кроме меня, то же самое делают и другие ребята, и учитель прекрасно знает, что на уроках списывают. Так всегда было, так и будет. Неужто все начнут сами задачи решать – этого еще не бывало. Не все же такие умники, как ты, чтобы самим все уроки делать. А выгонят меня – пусть выгоняют, что ж, я уйду. Но из-за одного этого еще…

Он махнул рукой и усмехнулся. Ну, выгонят – и пускай. Что тут особенного: школ на свете мало, что ли? Вот он и сейчас уже в третьей школе учится – и что за беда? Как-нибудь да обойдется. О, Яан Имелик всюду пробьется, главное – никогда не унывать. Уйдет, возьмет с собой свой каннель и Тиукса и заживет себе по-прежнему. Не везде же есть такие плохие ребята, которые из зависти или кто их знает из-за чего идут ябедничать. Да из-за списывания не так-то часто и жалуются; чаще – если кого-нибудь поколотят, книгу изорвут, или что-нибудь пропадет, или…

И что на него нашло, на этого Тали, почему он вдруг озлился? Раньше о нем такого и подумать нельзя было, о нем все очень хорошо отзывались. В школе ходил слух, будто осенью он крепко заступился за Тыниссона и за звонаря Либле или что-то в этом роде; во всяком случае, оказал им большую услугу – только благодаря ему звонарь остался на своей должности, а Тыниссона не исключили из школы.

– Ну, хорошо, – сказал Имелик, кладя руки на каннель и без всякой враждебности глядя на Арно, – раз уж на то пошло, иди и скажи, что я списываю у Куслапа, только смотри, чтобы тебе самому хуже не стало: видишь, как все смеются и издеваются над Кийром за его ябедничанье. Так и с тобой может случиться.

Он склонился вместе с каннелем в сторону Арно и, заглядывая ему прямо в глаза своими голубыми глазами, спросил:

– Скажи, что я тебе плохого сделал, почему ты так злишься?

– Ничего ты мне не сделал, – пробормотал, опуская глаза, Арно и потом тихо, почти шепотом добавил: – А списывать не смей!

– Почему? Почему именно мне нельзя, а другим можно?

– Не смей!

– А если все-таки буду списывать?

– Тогда…

– Тогда пожалуешься?

– Да.

Имелик улыбнулся.

– Раньше ты на кого-нибудь жаловался?

– Жаловался.

Имелик смерил Арно с головы до ног вопросительным взглядом и снова улыбнулся. Врет! Ни на кого он не ходил жаловаться, да и не пойдет никогда. Просто мальчишка сегодня не в духе и ищет ссоры с первым попавшимся; так он и с Тиуксом поссорился. Он, Имелик, был прав, думая, что Тали дома чем-то рассердили. К тому же, ябедника сразу можно узнать, а Тали совсем не похож на ябедника. Он просто сегодня не в духе, и больше ничего. Только сейчас Имелик это понял, а раньше чуть было и сам на него не обозлился. И, отложив в сторону каннель, он подобрал с полу конфеты, тронул Арно за плечо и, смеясь, сказал:

– Тали, Тали, ты же совсем не такой злой, притворяешься просто. Сначала я не понял, думал – ты такой и есть. А сейчас вижу, что… ох!.. Давайте все помиримся и… гляди-ка, Куслап тоже вылезает из своего угла, точно рак из норки после захода солнца. Тиукс уже не такой надутый, как ты. Ну, давай руку!