Сельма Лагерлёф - Сага о Йёсте Берлинге

У него между тем нашлось еще одно возражение против доводов жены:

— Но что же я могу сделать — я, отрешенный пастор, отверженный богом и людьми?

— Как раз сегодня, Йёста, я была в церкви в Брубю. Две женщины кланяются тебе. «Передай Йёсте, — сказала Марианна Синклер, — что женщина никогда не станет презирать того, кого она прежде любила!». «Передай Йёсте, — сказала Анна Шернхек, — что у меня теперь все наладилось! Я сама управляю своими имениями. Люди говорят, что из меня выйдет вторая майорша. Я теперь не думаю о любви, а лишь о работе. В Берга уже пережили первую горечь утраты, и теперь им немного полегче. Но мы все горюем о Йёсте. Мы верим в него и молимся за него. Когда, когда же он сделается человеком?»

— Суди теперь сам, считают ли люди тебя отверженным? — продолжала графиня. — Слишком многие любили тебя, вот в чем беда. Тебя любили и женщины и мужчины. Они все прощали тебе твои шутки и смех — за то, что ты пел и играл им. Все твои выходки приводили их в восхищение. И ты еще смеешь называть себя отверженным? Жаль, что ты не присутствовал на погребении капитана Леннарта.

Благодаря ярмарке слух о его смерти быстро разнесся по всей округе. После богослужения множество народу собралось возле церкви. Церковный двор был слишком мал, и поэтому многим пришлось стоять за оградой. Похоронная процессия выстроилась перед помещением приходского совета. Ожидали старого пробста. Он был болен, но на похороны капитана Леннарта обещал прийти. И вот он пришел, опустив голову, погруженный в глубокую задумчивость, — такой, каким он сделался последнее время, — и стал во главе похоронной процессии. Он не заметил ничего необычного. Немало похоронных процессий повидал этот старик на своем веку. Он шел хорошо знакомой ему дорогой, не поднимая глаз. Он прочел молитвы и бросил на гроб горсть земли и все еще не замечал ничего необычного. Но вот кистер запел псалом; он всегда пел один, и вряд ли его грубый голос мог бы пробудить пробста от его глубокой задумчивости.

Но на этот раз кистер пел не один: сотни голосов подхватили псалом. Пели мужчины, женщины и дети. И тут только пробст очнулся от своих мыслей. Он потер лоб и взошел на могильный холм, чтобы посмотреть, что делается вокруг. Никогда не видел он столько людей, предававшихся горю. На мужчинах были старые, изношенные шляпы с черной лентой. На женщинах были белые передники с широкой каймой. Все пели, у всех глаза были полны слез, у всех у них было большое горе.

И тогда что-то дрогнуло в душе старого пробста. Что скажет он этим охваченным горем людям? Было просто необходимо сказать им хотя бы несколько слов в утешение.

Когда пение смолкло, он простер руки к толпе.

— Я вижу, что все вы охвачены горем, — сказал он, — а тому, кому предстоит долгий жизненный путь, тяжелее переносить горе, чем мне, который уж стоит на краю могилы.

Он замолчал, удрученный. Голос его был слаб, и он с трудом подбирал слова. Но вскоре он снова заговорил. Голос его обрел юношескую силу, и глаза засияли. Он произнес великолепную речь, Йёста. Сперва он поведал нам все, что знал о страннике божьем. Затем он напомнил нам о том, что ни внешний блеск, ни большие способности, а лишь верное служение богу принесло покойному столько почета. И вот теперь он просил нас во имя господа и Иисуса Христа следовать примеру капитана Леннарта. Каждый должен любить ближнего своего и всем помогать. Каждый должен видеть в своем ближнем одно лишь хорошее. Каждый может поступать так, как поступал добрый капитан Леннарт, ибо для этого не требуется больших дарований, а лишь смирение и благочестие. И он истолковал нам все то, что произошло за последний год. Он сказал, что скоро должна наступить пора любви и счастья. Уже не раз приходилось ему в прошедшем году наблюдать, как отдельные проявления человеческой доброты внезапно озаряют землю яркими лучами. Но уже недалек тот час, когда добро взойдет и засияет, как солнце.

И всем нам казалось, что мы слышим слова пророка. От этих слов нам всем хотелось любить друг друга, всем хотелось стать добрыми.

Он поднял глаза и простер руки, словно призывая, чтобы мир и счастье пришли в эти края. «Во имя бога, — сказал он, — да прекратятся раздоры и беспокойство! Да воцарится мир в сердцах ваших и во всей природе! Да обретут покой и камни, и животные, и растения, да сгинет зло!»

И казалось, святое спокойствие воцаряется вокруг. Казалось, горы начали излучать сияние, долины заулыбались, а осенняя мгла окрасилась в розовый цвет. И затем старый пробст заговорил о ниспослании людям защитника от всяких бед. «Кто-то должен прийти к вам, — сказал он. — Господь не допустит вашей гибели. Бог призовет кого-нибудь, кто насытит голодных и направит всех вас на путь истинный».

И тут мы все подумали о тебе, Йёста; мы знали, что пробст говорил о тебе. Люди, которые уже прочли твое обращение к ним, говорили о тебе, когда расходились по домам. А ты ушел в лес и хотел умереть! Народ ждет тебя, Йёста. Повсюду в хижинах только и разговору, что о тебе, об отрешенном пасторе из Экебю, который придет им на помощь, и тогда все будет в порядке. Ты их герой, Йёста. Ты их герой.

Да, Йёста, нет сомнения, старый пробст говорил о тебе, и это должно возродить тебя к жизни, но я, Йёста, твоя жена, напоминаю тебе, что помогать людям — это всего-навсего твой прямой долг. Не воображай, что ты божий избранник. Оказывать помощь может любой. Для этого вовсе не требуется героических подвигов и незачем кого-то удивлять, незачем блистать в обществе. Ты не должен стараться, чтобы твое имя было все время у всех на устах. Но подумай еще хорошенько, прежде чем ты изменишь слову, данному Синтраму! У тебя есть право на смерть, и жизнь в дальнейшем не сулит тебе слишком много хорошего. Одно время, Йёста, у меня было желание вернуться к себе домой на юг. Мне, обремененной грехом, казалось слишком большим счастьем быть твоей женой и идти с тобою вместе по жизни. Но теперь я решила остаться. Если ты будешь жить, я останусь с тобой. Но не обольщай себя радужными надеждами! Я заставлю тебя идти тяжким путем верности своему долгу. Никогда не жди от меня слов одобрения или надежды. Все то горе и несчастье, которое мы причинили людям, я поставлю на страже у нашего очага. Способно ли еще любить сердце, которое столько выстрадало, как мое? Без слез и без радости буду идти я по жизни рядом с тобой. Обдумай хорошенько, Йёста, прежде чем ты изберешь этот путь! Это будет тяжелый путь покаяния.

Не ожидая ответа, она сделала знак дочери пастора и вышла. В лесу она горько-горько заплакала и проплакала всю дорогу, пока не дошла до Экебю. И только тут она вспомнила, что так и не поговорила с Яном Хеком, бывшим солдатом, о чем-нибудь более веселом, чем война.