Чарльз Диккенс - Барнеби Радж

Сборы были недолги — они захватили с собой только дубинки и, нацепив синие кокарды, вышли на улицу без всякого определенного плана, с одним лишь намерением наделать как можно больше кутерьмы. К ним стали присоединяться другие, число их быстро возрастало, и они скоро разделились на группы. Уговорившись встретиться на пустыре близ Уэлбек-стрит, они пошли рыскать по городу во всех направлениях. Самая большая и быстрее других разраставшаяся группа, в которой были Хью и Барнеби, двинулась в сторону Мурфилдса — им было известно, что в тех местах есть богатая католическая церковь и живет немало католиков.

Начав с домов этих людей, они принялись разбивать двери и окна, ломать всю мебель, оставляя внутри одни голые стены, и тщательно обыскивали все помещения в поисках нужных им орудий разрушения. Молотки, кочерги, топоры, пилы — все пошло в ход. Опоясавшись кто веревкой, кто — платком, всем, что попадалось под руку и годилось для этой цели, многие затыкали за эти пояса свое импровизированное оружие и в таком виде открыто шли по улицам, как саперы на полевых маневрах. Вообще в этот вечер громилы уже ничуть не стеснялись, не скрывали своих намерений и действовали даже без особого азарта и спешки. В католических церквах они снимали и уносили все — кафедры, скамьи, полы, а из жилых домов даже панели и лестницы. Все эти воскресные упражнения они проделывали преспокойно, как рабочие — свое задание. Достаточно было бы полусотни решительных людей, чтобы обратить их в бегство, одна рота солдат разбила бы их в пух и прах. Но никто им не мешал, блюстители порядка и не пытались их останавливать, те, на кого обращена была их ярость, в ужасе бежали при их приближении, а остальные обращали на них так мало внимания, как будто это были почтенные люди, спокойно занимавшиеся своим законным делом.

После этих трудов праведных они так же спокойно и беспрепятственно сошлись на условленном месте, развели большие костры в поле и, отобрав из своей добычи наиболее ценное, сожгли остальное. Ризы священников, статуи святых, дорогие ткани и всякая церковная утварь — все летело в огонь, и местность далеко вокруг освещена была заревом. Бунтовщики плясали вокруг костров, горланили, пока не выбились из сил, и никто не мешал им.

Когда основная группа бунтовщиков на обратном пути шествовала по Уэлбек-стрит, они заметили впереди Гашфорда — он все время издали следил за их подвигами и теперь крадучись шел в стороне, по тротуару. Поравнявшись с ним, Хью незаметно для всех шепнул ему на ухо:

— Ну, как? Теперь дела пошли лучше, хозяин?

— Нет, — ответил Гашфорд. — Ничуть не лучше.

— Чего же вы хотите? — сказал Хью. — Горячка никогда не вспыхивает сразу. Она развивается постепенно.

— Чего хочу? — Гашфорд ущипнул его за руку с такой злостью, что ногти впились Хью в кожу. — Хочу, чтобы вы действовали с толком. Болваны! Вы, видно, умеете жечь только тряпки да обломки? А устроить костер из целого дома — на это у вас пороху не хватает?

— Побольше терпения, хозяин! — отозвался Хью. — Несколько часов потерпите, а там увидите! Завтра вечером ищите в небе зарева.

Сказав это, Хью пропустил вперед секретаря, вернулся на свое место рядом с Барнеби, и, когда Гашфорд оглянулся, оба уже затерялись в толпе.

Следующий день начался под веселый перезвон колоколов и пальбу пушек Тауэра, на колокольнях многих церквей развевались флаги: Лондон обычным порядком праздновал день рождения короля. И люди шли по своим делам или развлекались, как ни в чем не бывало, будто в городе царил полный порядок и в разных его укромных местах не тлели искры, из которых с наступлением ночи должно было снова вспыхнуть пламя, распространяя вокруг ужас и разрушение. Вожаки бунтовщиков, окрыленные вчерашними успехами и доставшейся им богатой добычей, все время держались вместе и думали только о том, как бы втянуть в свои преступные затеи всю массу сторонников настолько крепко, чтобы нечего было опасаться, что они, соблазнившись надеждой на прощение или наградой, предадут главарей в руки правосудия.

Действительно, сознание, что они зашли слишком далеко, чтобы надеяться на помилование, сплотило трусов не менее, чем смельчаков. Многие из них охотно назвали бы главных зачинщиков и дали показания против них, если бы не понимали, что таким способом спасти свою шкуру уже не удастся, ибо их собственные подвиги видели сотни людей, не участвовавших в беспорядках, людей, которые пострадали, лишились покоя и всего имущества во время буйств черни и с величайшей готовностью выступят свидетелями, а власти, без сомнения, поверят им охотнее, чем участникам бесчинств. Среди этой категории было много подмастерьев, еще в субботу утром побросавших работу, и хозяева видели их в толпе громил. Другие понимали, что они под подозрением и будут уволены, как только вернутся. А были и такие отчаянные, что сразу решились на все и утешались известной поговоркой: «Семь бед — один ответ», рассудив, что если уж быть повешенным, так все равно, за что — за кражу овцы или ягненка.

Все эти, люди надеялись и верили (одни — больше, другие — меньше), что власти, по-видимому, сильно имя устрашенные и потому бездействовавшие, войдут с ними в конце концов в переговоры и примут их условия. И каждый, даже самый безнадежный скептик, рассуждал про себя, что бунтовщиков все-таки слишком много, всех не покарают, и что у него столько же шансов уцелеть, как и у всякого другого. Впрочем, большинство ни о чем не задумывалось и не рассуждало. Оно действовало под влиянием разбушевавшихся страстей, побуждаемое нищетой, невежеством, озорством и надеждой на добычу.

Следует отметить еще одно обстоятельство: после первой вспышки бунта в Вестминстере бунтовщики действовали уже без всякого плана и предварительного сговора: когда они группами разбегались по различным кварталам города, делалось это по внезапному побуждению, и такие беспорядочные банды по дороге обрастали людьми, ширились, как река, стремящаяся к морю. Все новые вожаки появлялись, как только в них возникала надобность, исчезали, когда становились не нужны, и в критический момент снова вырастали как из-под земли. Вспышки принимали различный характер в зависимости от обстановки. Мирные рабочие люди, возвращавшиеся домой после трудового дня, бросали свои сумки с инструментами и в один миг становились бунтовщиками. К ним присоединялись и мальчишки-посыльные. Словно какая-то эпидемия охватила весь город. Возбуждение, шум, стремительное движение имели для сотен людей притягательную силу, перед которой они не могли устоять. Заразительное безумие распространялось, как страшная злокачественная лихорадка. Оно еще не достигло крайних пределов, но каждый час охватывало все новые жертвы, и лондонское общество уже начинало трепетать, наблюдая это буйное сумасшествие.