Чарльз Диккенс - Барнеби Радж

Хью вышел довольно неохотно, с вожделением посмотрев на бутылки. А Джон строго наказал кухарке запереть дверь и никого не пускать в дом до его прихода, если она не хочет потерять место, и последовал за Хью во мрак, где бесновался ветер.

Ночь была так темна, а дорогу так размыло, что, не будь у мистера Уиллета провожатого, он непременно угодил бы в глубокий прудок в нескольких стах ярдов от дома и таким жалким образом закончил бы свое земное существование. Но у Хью глаза были зоркие, как у ястреба, и к тому же он так знал все дороги на десять миль вокруг, что мог пройти повсюду с завязанными глазами. Он взял хозяина на буксир и вел его вперед по своему усмотрению, не обращая никакого внимания на его протесты. Они шли, борясь с ветром, как могли; Хью тяжелыми сапогами топтал мокрую траву и шагал, как всегда, стремительно, напролом, а мистер Уиллет шел за ним на расстоянии протянутой руки, ступал осторожно и то и дело озирался по сторонам, опасаясь то ли луж и рытвин, то ли привидений, которые могли ведь бродить и здесь. Лицо его (насколько по этому неподвижному лицу можно было что-либо угадать) выражало страх и беспокойство.

Наконец они очутились в широкой, усыпанной гравием аллее, перед домом Хардейлов. Дом был погружен во мрак, и, кроме них, в парке не было ни живой души. В одном только окне на башенке еще виднелся свет, и к этому-то маяку в холодной, унылой и безмолвной тьме мистер Уиллет велел идти своему проводнику.

— Старая комната в башне, — сказал он, боязливо глядя вверх на светившееся окно. — Комната мистера Рубена, с нами крестная сила! Странно, что его брат сидит там в такой поздний час — да еще нынче ночью!

— А где же ему сидеть, как не здесь? — отозвался Хью, прижимая фонарь к груди, чтобы огонь не задуло ветром, пока он снимал пальцем нагар со свечи. — Комната очень уютная — скажете, нет?

— «Уютная»! — сердито передразнил его Джон. Хорошее у тебя понятие об уюте! Разве ты не знаешь, пень этакий, что случилось в этой комнате?

— Ну и что? Хуже она стала от этого? — громко возразил Хью, глядя в толстощекое лицо Джона. — Разве она меньше укрывает теперь от дождя, снега и ветра? Или оттого, что в ней убили человека, она стала сырой и холодной? Ха-ха-ха! Не верьте вздору, хозяин. Одним человеком меньше — эка важность, подумаешь!

Мистер Уиллет тупо уставился на своего спутника, и внезапно его осенила мысль, что этот Хью, пожалуй, человек опасный и не мешает поскорее от него избавиться. Помня, однако, что ему предстоит еще обратный путь вдвоем с Хью, Джон из осторожности не сказал ничего и, подойдя к чугунным воротам, перед которыми происходил этот короткий диалог, дернул звонок. Башенка, где светилось окно, находилась в углу здания, над соседней дорожкой, так что мистер Хардейл тотчас распахнул окно и спросил, кто там.

— Прошу прощения, сэр, — сказал Джон. — Я знаю, что вы ложитесь поздно, и потому осмелился прийти. Мне надо бы поговорить с вами.

— Это вы, Уиллет?

— Так точно, сэр, Уиллет из «Майского Древа». К вашим услугам, сэр.

Мистер Хардейл закрыл окно и отошел от него. Через минуту он уже появился внизу, у входа в башню, и, пройдя по дорожке, отпер калитку.

— Что это вы так поздно, Уиллет? Случилось что-нибудь? — Ничего серьезного, сэр. Так, пустое дело, но я подумал, что вам лучше узнать о нем, только и всего.

— Пропустите вперед вашего слугу с фонарем и давайте руку: лестница крутая, винтовая и узкая! Осторожнее с фонарем, приятель! Размахиваешь им, точно кадилом!

Хью уже успел дойти до башни. Крепче зажав фонарь в руке, он первый стал подниматься по лестнице, время от времени оборачиваясь, чтобы посветить другим. Шедший за ним мистер Хардейл не очень-то благосклонно посматривал на хмурое лицо Хью, а тот отвечал ему еще более неприязненными взглядами.

Винтовая лестница вела в маленькую прихожую, а из нее был ход в комнату, в которой горела лампа. Мистер Хардейл вошел первый и сел за письменный стол, на то же место, где сидел, когда услышал звонок.

— Входите, — сказал он Джону, который, стоя на пороге, отвешивал поклоны. — А ты побудь там, в прихожей, — поспешно остановил он Хью, вошедшего было вслед за хозяином. — Уиллет, зачем вы привели с собой этого парня?

— Видите ли, сэр, — подняв брови, ответил Джон так же тихо, как был задан вопрос. — Он — надежная охрана.

— Сомневаюсь. Не очень-то ему доверяйте, — сказал мистер Хардейл, глянув издали на Хью. — Не нравятся мне его глаза.

— В глазах у него смекалки нет, это верно, — мистер Уиллет критически взглянул через плечо на орган зрения, о котором шла речь.

— И недобрые они, уверяю вас, — сказал мистер Хардейл. Затем, уже громко, обратился к Хью: — Подожди в прихожей, друг, да закрой дверь.

Хью пожал плечами и вышел с презрительной миной, ясно показывавшей, что он или подслушал, или догадался, о чем они шептались. Когда он закрыл за собой дверь, мистер Хардейл повернулся к Джону и попросил его объяснить, зачем он пришел, но потише, потому что парень, наверное, уже навострил уши.

После этого предостережения мистер Уиллет елейным шепотом рассказал все, что слышал в этот вечер. Он особенно подчеркивал собственную прозорливость, а так же свою глубокую преданность семье Хардейл и заботу об их спокойствии и счастье. Рассказ взволновал слушателя гораздо больше, чем ожидал Джон. Мистер Хардейл то вставал и начинал ходить из угла в угол, то снова садился, требовал, чтобы Джон как можно точнее повторил подлинные слова Соломона, и вообще казался настолько расстроенным и встревоженным, что даже мистер Уиллет был поражен.

— Очень хорошо, что вы уговорили их держать все в тайне, — сказал мистер Хардейл, выслушав его. — Это просто дурацкий бред безмозглого и суеверного звонаря, который потерял голову от страха. Но такие россказни могут встревожить мисс Эмму, если дойдут до нее, хотя и она, конечно, не примет их всерьез. Вся эта история слишком живо напоминает о нашем несчастье, и мы не можем отнестись к ней равнодушно. Вы поступили очень разумно, Уиллет, и оказали мне большую услугу. Я вам очень благодарен.

Это превосходило самые оптимистические расчеты Джона, но ему хотелось, чтобы мистер Хардейл, говоря так, смотрел ему в глаза, как человек, действительно полный благодарности, а тот ходил взад и вперед, говорил отрывисто и часто останавливался, затем снова начинал стремительно шагать с рассеянным видом, словно почти не сознавал, что он говорит и делает.

Такое поведение мистера Хардейла сильно смущало Джона, и он долго сидел молча, не зная, как быть дальше. Наконец он поднялся. Мистер Хардейл одно мгновение смотрел на него так, словно совсем забыл о его присутствии, затем пожал ему руку и открыл перед ним дверь. Хью спал (или притворялся спящим) на полу в прихожей. При входе хозяина он вскочил, накинул свою попону и, взяв палку и фонарь, подошел к двери на лестницу.