Чарльз Диккенс - Лавка древностей

— Вот именно! — поспешно подхватила миссис Джинивин. — Тогда мы знали бы наверняка.

— Что же касается объявления, — продолжал Самсон Брасс, берясь за перо, — какую печальную усладу доставляет мне описание его примет. Итак, ноги…

— Кривые, кривые, — сказала миссис Джинивин.

— По-вашему, у него были кривые ноги? — вкрадчивым голосом спросил Брасс. — Я будто вижу, как они шагают по улице… широко расставлены, в немного севших после стирки нанковых панталонах без штрипок… Ах! Жизнь наша влачится в юдоли слез! Значит, так и напишем?

— Да, по-моему, они у него были чуть-чуть кривые, — всхлипнув, проговорила миссис Квилп.

— Итак, ноги кривые, — повторил Брасс, записывая. — Голова большая, туловище короткое, ноги кривые…

— Совершенно кривые, — ввернула миссис Джинивин.

— Не будем на этом настаивать, сударыня, — елейным тоном сказал Брасс. — Зачемпридираться к слабостям покойного! Он ушел от нас, сударыня, ушел туда, где его ноги никто не станет обсуждать, «Кривые» вполне достаточно, миссис Джинивин.

— Я думала, важно установить истину, — сказала старушка. — Только и всего.

— Сокровище мое! Как я ее люблю! — прошипел Квилп. — Опять за пунш! Ишь разлакомилась!

— Это занятие, — продолжал стряпчий, откладывая перо в сторону и опоражнивая свой стакан, — невольно вызывает у меня перед глазами его образ — словно тень отца Гамлета! — в обычном костюме, который он носил по будням. Его сюртук, жилетка, его ботинки и носки, его брюки, шляпа, его остроты и шутки, его возвышенные речи и зонтик — все это встает передо мной, словно видение моей юности. А его рубашки! — воскликнул мистер Брасс, с ласковой улыбкой устремив взгляд на стену. — Рубашки у этого человека, полного всяких прихотей и фантазий, приобретали какой-то необычный оттенок! Как ясно я вижу их перед собой!

— Вы бы лучше писали дальше, сэр, — нетерпеливо перебила стряпчего миссис Джинивин.

— Вы правы, сударыня, вы совершенно правы, — спохватился мистер Брасс. — Печаль не должна леденить наши умственные способности. Не откажитесь подлить мне в стакан, сударыня. Теперь перейдем к носу.

— Приплюснутый, — сказала миссис Джинивин.

— Орлиный! — крикнул Квилп, высовывая голову из-за дверей и ударяя себя кулаком по этой части лица. — Орлиный, старая карга! Смотри! Это, по-твоему, приплюснутый? А? Приплюснутый?

— Браво, браво! — вскричал Брасс, повинуясь привычке. — Великолепно! Что за человек! Какой забавник! Кто другой умеет так огорашивать людей!

Квилп не обратил ни малейшего внимания ни на эти комплименты, ни на выражение растерянности и страха, мало-помалу появившееся на лице стряпчего, ни на вопли своей тещи и жены, ни на поспешное бегство первой из комнаты, ни на обморок последней. Уставившись в упор на Самсона Брасса, он подошел к столу и, начав с его стакана, осушил один за другим и остальные два, после чего схватил флягу под мышку и с ужасающей гримасой оглядел стряпчего с головы до ног.

— Поторопились, Самсон, — сказал Квилп. — Поторопились!

— Блестяще! — воскликнул Брасс, постепенно приходя в себя. — Ха-ха-ха! Просто блестяще! Кто другой проявил бы столько находчивости в таком затруднительном положении! А положение крайне затруднительное. Но его выручает юмор — неисчерпаемый юмор!

— Спокойной ночи! — сказал карлик, весьма многозначительно кивнув ему.

— Спокойной ночи, сэр, спокойной ночи! — ответил стряпчий, пятясь задом к двери. — Какое забавное происшествие, на редкость забавное! Ха-ха-ха! Упоительно, просто упоительно!

Выждав, когда голос мистера Брасса замрет вдали (ибо он продолжал свои возгласы и на лестнице, до самой последней ступеньки), Квилп подошел к лодочникам, которые с совершенно оторопелым видом топтались у порога.

— Итак, джентльмены, вы сегодня весь день проискали тело в реке? — спросил карлик, чрезвычайно любезно распахивая перед ними дверь.

— И вчера и сегодня, сударь.

— Ай-яй-яй! Сколько вам это доставило хлопот! Прошу вас, считайте своей собственностью все, что найдется на… на утопленнике. До свидания!

Лодочники переглянулись, но, вероятно, сочли споры излишними и, тяжело волоча ноги, вышли из комнаты. С гостями было покончено; Квилп запер все двери на ключ и, ссутулив плечи, по-прежнему обнимая флягу обеими руками, остановился перед бесчувственной женой, словно страшное видение, выплывшее из кошмара.

Обсуждение супружеских разногласий непосредственно заинтересованными в них лицами обычно протекает в форме диалога, в котором по меньшей мере половина приходится на долю жены. Однако этого нельзя было сказать о ссорах мистера и миссис Квилп: будучи исключением из общего правила, они сводились к пространным монологам мужа и двум-трем односложным репликам жены, произносимым умоляющим, трепетным голосом, да и то с большими перерывами.

На этот же раз, очнувшись после обморока, миссис Квилп долго не отваживалась и пикнуть в свою защиту и, вся в слезах, смиренно слушала попреки своего супруга и повелителя. А мистер Квилп выпаливал их с такой быстротой и пылкостью и так гримасничал, так извивался всем телом, что несчастная женщина, хоть и притерпевшаяся к его излишествам по этой части, под конец струхнула не на шутку. Впрочем, ямайский ром и удовольствие, которое испытывал мистер Квилп при мысли о тяжком разочаровании, постигшем его семейных, постепенно умерили в нем ярость, и когда накал ее несколько остыл, он перешел к издевательским шуточкам и на этой позиции закрепился.

— Значит, вы вообразили, что я уже на том свете, да? — ехидничал карлик. — Вы уже считали себя вдовушкой? Ха ха-ха! У-у, беспутница!

— Нет, Квилп! — пролепетала его жена. — Я, право, очень жалею…

— Ну, еще бы! — воскликнул Квилп. — Конечно, жалеете! Кто же в этом сомневается!

— Я жалею не о том, что вы вернулись домой живым и невредимым, — продолжала она. — Мне больно, что я дала ввести себя в заблуждение. Я очень рада вас видеть, Квилп, поверьте мне!

Как это ни странно, миссис Квилп действительно была рада лицезреть своего повелителя и проявляла явное участие к нему, что также не совсем понятно, принимая во внимание все обстоятельства их совместной жизни. Впрочем, на Квилпа это не произвело ни малейшего впечатления, и он только прищелкнул пальцами перед самым носом у жены, сопроводив свой жест презрительно торжествующей гримасой.

— Отлучиться на такой долгий срок, не предупредив меня, не написать ни слова, не дать знать о себе! — всхлипывая, говорила несчастная женщина. — Зачем такая жестокость, Квилп?

— Зачем такая жестокость? — вскричал карлик. — Затем, что на меня нашел такой стих, вот зачем! Моему нраву не препятствуйте. Я ухожу из дому.