Чарльз Диккенс - Лавка древностей

Вытерев глаза (и в то же время еще больше увлажнив их), мать Кита подняла с пола маленькую корзинку и обратилась в тюремщику со смиренной просьбой выслушать ее. Тюремщик, который как раз смаковал какую-то особенно интересную шутку, предостерегающе поднял руку, чтобы ему, упаси боже, не помешали, и не опустил ее до тех пор, пока не дочитал статейки до конца. Некоторое время он сидел молча, ухмыляясь во весь рот и словно говоря: «Ну и шутник этот писака, ну и забавник!», и, наконец, спросил, что миссис Набблс угодно.

— Я принесла ему поесть, — ответила она. — Можно, сэр?

— Можно. Это не запрещается. Когда будете уходить, оставьте корзинку мне, а я велю снести ее к нему в камеру.

— Нет, сэр, уж будьте настолько любезны… не сердитесь, сэр. Ведь я его мать, а у вас тоже была когда-то матушка… мне бы самой посмотреть, как он будет есть, тогда я бы ушла отсюда хоть немного успокоившись.

И опять из глаз у матери Кита, и у матери Барбары, и у Джейкоба хлынули слезы, тогда как малыш заворковал и засмеялся что было сил, явно уверенный в том, что всю эту веселую игру затеяли с одной-единственной целью — доставить ему удовольствие.

Тюремщик, видимо, счел такую просьбу несколько странной и даже из ряда вон выходящей, но тем не менее отложил газету в сторону, подошел к матери Кита, взял корзину и, посмотрев, что там находится, отдал ее Киту, после чего вернулся обратно на свое место. Как мы легко можем себе представить, арестанту было не до еды, но он сел прямо на пол и стал уписывать принесенные гостинцы за обе щеки, а мать провожала каждый кусок, отправляющийся к нему в рот, всхлипываниями и слезами, правда не такими уж горькими, потому что это зрелище все же принесло ей некоторое удовлетворение.

А Кит ел и, волнуясь, расспрашивал мать о хозяевах — как они отзывались о нем? Но ему удалось узнать лишь то, что накануне вечером, уже совсем поздно, мистер Авель сам приехал к его матери, очень осторожно и мягко рассказал ей все, однако насчет того, виновен Кит или нет, не обмолвился ни словом. Бедняга только набрался храбрости спросить мать Барбары о Барбаре, как вдруг рядом с ним появился тот тюремщик, что привел его сюда, второй вырос позади его гостей, а третий, сидевший между решетками, выпалил единым духом: «Пера кончать! Следующий!», и снова уткнулся в газету. Кит тут же вышел, унося с собой прощальное благословение матери и пронзительный вопль маленького Джейкоба, а когда он пересекал тюремный двор в сопровождении своего конвоира, к ним подошел другой местный страж с кружкой пива в руках.

— Это Кристофер Набблс, которого посадили вчера за кражу? — спросил он.

Конвоир подтвердил, что это тот самый молодчик и есть.

— Тогда вот тебе пиво. Ну, чего глаза вытаращил? Оно не стреляет.

— Простите, сэр, — сказал Кит. — Кто же его мне прислал?

— Твой приятель, — ответил страж. — Он распорядился, чтобы тебе каждый день выдавали по кружке. И будем выдавать, пока не перестанут платить.

— Мой приятель? — повторил Кит.

— У тебя, я вижу, совсем ум за разум зашел, — сказал тюремщик. — Вот еще записка от него. Получай.

Кит взял и записку и, когда его снова заперли в камере, прочел следующее: «Приложи сию чашу к устам. В каждой капле найдешь ты спасенье от зол и от бед. Вспомни, вспомни о кубке, что искрился в длани Елены. [85]То был лишь плод воображенья, а это настоящее (фирма Барклей и Кь). Если посмеют присылать выдохшееся, советую обратиться с жалобой к смотрителю. Р.С.».

— Р.С., — после некоторого раздумья сказал Кит. — Наверно, это мистер Ричард Свивеллер. Ну что ж, большое ему спасибо за его доброту!

Слабый красноватый огонек на пристани Квилпа, моргавший точно глаз, воспаленный ночным туманом, уведомил мистера Самсона Брасса, который осторожными шагами пробирался к дощатой конторе, что ее блистательный владелец, а его уважаемый клиент, сидит у себя и, по всей вероятности, со свойственной ему кротостью терпеливо ждет минуты свидания, назначенного с мистером Брассом в этой светлой обители.

— Проклятое место! Самый раз шататься тут по ночам! — пробормотал Самсон, в двадцатый раз споткнувшись о валявшиеся повсюду доски и потирая ушибленную ногу. — Этот мальчишка, наверно, с вечера раскидывает тут всякий хлам, и каждый раз по-новому, чтобы люди ушибались да калечились. А если не он, так его хозяин, что даже более вероятно. Терпеть не могу приходить сюда без Салли. С ней спокойнее, она одна стоит десятка мужчин.

Воздав должное своей обольстительной сестрице, мистер Брасс остановился и неуверенно посмотрел сначала на освещенное окно конторы, потом назад, в темноту.

— Любопытно, чем он сейчас занят? — пробормотал стряпчий себе под нос, вставая на цыпочки и стараясь разглядеть, что происходит в конторе, хотя на таком расстоянии сделать это было просто невозможно. — Пьет, наверно, поддает сам себе жару, распаляет свою злобу и коварство. Побаиваюсь я приходить сюда без провожатых, когда у него накапливается большой счет. Ему ничего не стоит придушить меня и тихонько спустить в реку во время прилива — все равно что крысу убить. Пожалуй, еще радоваться будет: вот, мол, как подшутил!..

Стой! Поет, кажется?

И действительно, мистер Квилп услаждал себя пением, хотя это было не столько пение, сколько монотонное бормотанье скороговоркой одной и той же фразы, последнее слово которой он растягивал по слогам, повышая голос до оглушительного рева. Содержание этой арии не имело ни малейшего отношения ни к любви, ни к ратным подвигам, ни к вину, ни к верности, ни к каким-либо другим излюбленным темам песен и касалось предмета, который не часто кладется на музыку и обычно в балладах не воспевается. Слова ее были таковы: «Заявив, что арестованному будет трудно убедить присяжных в выдвигаемой им версии, достопочтенный судья вынес решение предать его суду, на ближайшей сессии, по обвинению в уголовном пре-ступ-ле-нии!» Доходя до этого заключительного слова, в которое он вкладывал всю мощь своего голоса, Квилп разражался визгливым хохотом и начинал сызнова.

— Как это неосторожно с его стороны! — пробормотал стряпчий, в третий раз выслушав доносившиеся из конторы песнопения. — Просто черт знает что! Хоть бы у него язык отнялся! Хоть бы он оглох! Хоть бы он ослеп! А, чтоб ему пусто было! — вскрикнул Брасс, когда Квилп завыл опять. — Хоть бы он подох!

Высказав это дружеское пожелание по адресу клиента, мистер Самсон напустил на себя свою обычную елейность и, лишь только очередной вопль Квилпа стих, подошел к дощатой лачуге и постучал в дверь.

— Войдите! — крикнул карлик.

— Здравствуйте, сэр! — сказал Самсон, заглядывая в контору. — Ха-ха-ха! Как поживаете, сэр? Бог мой! Ну, что за шутник! Просто диву даешься, на вас глядя!