Чарльз Диккенс - Мадфогские записки

— Где мой мальчик? — вскричала мать.

— Кипит в котле, — невозмутимо ответил добросердечный отец.

Потрясенная чудовищным известием, мать бросилась на улицу и подняла на ноги соседей. Через минуту в доме уже была полиция. Отец сбежал, предварительно заперев дверь прачечной. Полицейские вытащили бездыханное тело сваренного сына булочника из котла и с проворством, похвальным для людей их профессии, тут же спроворили его в участок. Булочник был схвачен позже на Парламент-стрит — он сидел на верхушке фонарного столба и раскуривал трубку.

Все мистические ужасы «Удольфских Тайн», изложенные в газетной заметке на десять строк, не могли бы так потрясти слушателей. Молчание, самый красноречивый и благородный из всех видов одобрения, служило достаточным доказательством варварства булочника, равно как и свойственного Боултону дара рассказчика, и лишь по прошествии нескольких минут молчание это было прервано негодующими возгласами всех присутствующих. Булочник удивлялся, как британский булочник мог до такой степени опозорить себя и ту почтенную профессию, к которой он принадлежит, остальные высказывали всевозможные недоуменные замечания относительно происшествия, причем немалое изумление вызвал талант и осведомленность мистера Роберта Боултона; сам же он после пылкого панегирика по своему собственному адресу и по поводу своего неизъяснимого влияния на ежедневную прессу принялся с торжественным видом выслушивать все про и контра на тему об автографе Попа, но тут я взял спою шляпу и удалился.

Читатель, которому открывается мир идей и образов, преображенный творческой фантазией Диккенса, входит в общение с героями его произведений, превращенными благодаря художественному гению Диккенса в живых людей. Этих людей множество — в одном романе «Посмертные записки Пиквикского клуба» больше двухсот пятидесяти персонажей. И все эти люди, встающие один за другим со страниц, написанных Диккенсом, обладают психологической убедительностью. Вступая в мир диккенсовских персонажей, читатель верит Диккенсу именно потому, что все его портреты сделаны по закону художественного преображения действительности, ибо простое копирование действительности ни в какой мере еще не есть искусство.

Чтобы найти пути и средства, которыми пользовался художник для преображения действительности в произведения искусства, надо задать вопрос: какова же была эта действительность? Такой вопрос законен при изучении творчества любого художника, законен он и при изучении творчества великого реалиста Диккенса.

В 30—60-х годах Англия все еще с трудом залечивала раны, нанесенные ей войнами, которые она вела с небольшим перерывом в течение двадцати лет. Войны эти закончились только после разгрома Наполеона, и за истекшие пятнадцать лет последствия наполеоновских войн еще не были ликвидированы для английского народа.

В промышленность внедрялись новые машины, сокращавшие общее число рабочих рук. Фабриканты, нуждаясь в меньшем количестве рабочих для получения своих прибылей, понижали заработную плату и увольняли все новые десятки тысяч рабочих. Положение промышленников и купцов в новых условиях укреплялось в такой же мере, в какой ухудшалось положение трудового люда. Безработица росла, особенно в периоды торговых, а затем промышленных кризисов. Например, в городе Престоне треть всего населения находилась на иждивении органов общественного призрения. Пособия, выдаваемые этими органами, были ничтожны, но у престонцев, которым грозила голодная смерть, не было другого выхода, как не было его и у безработных в других городах. В особенности тяжело пришлось многочисленной армии рабочих, занятых в текстильной промышленности, которой славилась Англия. Как раз в эту эпоху в текстильной промышленности механизированный станок решительно вытеснял ручные станки. Уволенный с фабрики ткач продолжая трудиться дома на своем ручном станке, за 16—18 часов работы мог заработать в день не больше шиллинга — тридцати копеек серебром (соответственно эквиваленту России той эпохи). Но и те счастливцы, которым удалось остаться на фабрике и перейти на механизированные станки, обречены были с семьей на голодание. В день они зарабатывали не больше двух шиллингов, тогда как фунт хлеба стоил три пенса — десять копеек серебром. Положение рабочих во всех других отраслях промышленности было немногим лучше положения ткачей.

На улицах больших городов дети дрались из-за объедков. В мясных лавках мясо покупали такими порциями, которые могли бы служить только приманкой для крыс.

Промышленник и негоциант, более дальновидные, чем реакционеры-землевладельцы, опасались восстания народных масс, которое могло бы перейти в революцию. Они понимали, что надо всеми мерами предотвратить обнищание масс — оно не сулило добра ни им, ни землевладельцам. Но землевладелец не склонен был выпустить из рук политическую власть, которую сохранял и теперь — к 30-м годам XIX века, — несмотря на то, что потерял экономическое господство. Промышленник уже одержал над ним победу в борьбе за экономическую власть в стране, и тем более цепко держался землевладелец за свои политические преимущества.

Эти преимущества выражались прежде всего в том, что парламент — палата лордов и палата общий — был в его руках. Таким образом, он мог противодействовать любому законодательному акту, который ослаблял бы его господство и усиливал политическую роль буржуазии.

У землевладельца была надежная защита: затон о выборах в палату общин. Пока этот закон существовал, он был уверен, что правительство находится в его руках и буржуа не сможет провести через парламент ни одного акта, который был бы невыгоден для землевладельца. Пока этот избирательный закон не был отменен, землевладелец знал, что высокие цены на хлеб удержатся в Англии. В процессе борьбы с буржуа он терял одну экономическую позицию за другой, но монополию на продажу зерна (и, стало быть, на снабжение населения хлебом) он сохранил, и эта монополия помогала ему сопротивляться наступлению энергичного буржуа.

Таким образом, на социальном фоне той эпохи разыгралась жестокая борьба классов. Эта борьба началась со столкновения промышленной буржуазии, поддержанной рабочими, и землевладельцев по «больному» вопросу об избирательном законе, который сохранял за землевладельцами господство в парламенте.

Странный, на наш взгляд, был этот закон, если принять во внимание, что он действовал в ту пору, когда английский купец и промышленник уже раскинули свои сети по всему миру и подвалы торговых контор в любом городе ломились от избытка товаров, производимых в самой Англии и ввозимых из-за моря. Давно уже этот закон стал анахронизмом, ибо он по-прежнему препятствовал буржуа быть выбранным в парламент.