Чарльз Диккенс - Жизнь и приключения Николаса Никльби

— А какой может быть риск, мистер Сквирс? — осведомился Ральф.

— Я сказал — не говоря уже о риске, — уклонился от ответа Сквирс.

— А я сказал — какой риск?

— Мистер Никльби, я, знаете ли, не жаловался, — заметил Сквирс. — Честное слово, я никогда не видывал такого…

— Я спрашиваю: какой риск? — энергически повторил Ральф.

— Какой риск? — отозвался Сквирс, еще сильнее растирая колени. — Ну, о нем нет надобности говорить. Некоторых вопросов лучше не касаться. О, вы знаете, какой риск я имею в виду.

— Сколько раз я вам говорил и сколько раз еще придется вам повторять, что вы ничем не рискуете! — сказал Ральф. — В чем принесли вы присягу или в чем вы должны присягнуть, как не в том, что в такое-то и такое-то время вам был оставлен мальчик по фамилии Смайк, что определенное число лет он был у вас в школе, пропал при таких-то и таких-то обстоятельствах и был опознан вами такого-то лица? Все это правда, не так ли?

— Да, — ответил Сквирс, — все это правда.

— В таком случае, чем вы рискуете? — сказал Ральф. — Кто приносит ложную присягу, кроме Снаули — человека, которому я заплатил гораздо меньше, чем вам?

— Да, Снаули, конечно, дешево за это взял, — заметил Сквирс.

— Дешево взял! — с раздражением воскликнул Ральф. — И хорошо сделал, сохранив при этом свой лицемерный ханжеский вид. Но вы!.. Риск! Что вы под этим подразумеваете? Бумаги все подлинные. У Снаули был еще один сын, Снаули женился второй раз, первая его жена умерла; никто, кроме ее призрака, не мог бы сказать, что она не написала того письма, никто, кроме самого Снаули, не может сказать, что это не его сын, что его сын — пища червей! Единственный, кто приносит ложную присягу, это Снаули, и я думаю, что к этому он привык. Чем же вы рискуете?

— Ну, знаете ли, — сказал Сквирс, ерзая на стуле, — уж раз вы об этом заговорили, то я мог бы спросить, чем рискуете вы?

— Вы могли бы спросить, чем рискую я! — повторил Ральф. — Чем рискую я! Я в этом деле не замешан, равно как и вы. Снаули должен помнить одно — твердо держаться рассказанной им истории. Единственный риск — отступить от нее хоть на волос. А вы говорите о том, чем рискуете вы, участвуя в заговоре!

— Позвольте, — запротестовал Сквирс, тревожно озираясь, — не называйте этого таким словом! Сделайте милость.

— Называйте как хотите, но слушайте меня, — с раздражением сказал Ральф. — Первоначально эта история была придумана как средство досадить тому, кто повредил вашему торговому делу и избил вас до полусмерти, и дать вам возможность вновь завладеть полумертвым работником, которого вы хотели вернуть, так как, мстя ему за его участие в этом деле, вы понимали: сознание, что мальчишка снова в вашей власти, явится наилучшим наказанием, какому вы можете подвергнуть вашего врага. Так ли было дело, мистер Сквирс?

— Видите ли, сэр, до известной степени это верно, — отозвался Сквирс, сбитый с толку той решимостью, с какой Ральф повернул дело так, что оно говорило против него, и суровым, непреклонным тоном Ральфа.

— Что это значит? — спросил Ральф.

— Это значит, — ответил Сквирс, — что все это было сделано не для меня одного, потому что ведь и вам нужно было свести старые счеты.

— А если бы этого не было, как вы думаете, стал бы я вам помогать? — сказал Ральф, отнюдь не смущенный таким напоминанием.

— Пожалуй, не стали бы, — ответил Сквирс. — Я только хотел, чтобы между нами было все ясно.

— Может ли быть иначе? — возразил Ральф. — Но выгода не на моей стороне, потому что я трачу деньги, чтобы удовлетворить мою ненависть, а вы их прикарманиваете и в то же время удовлетворяете свою. Вы по меньшей мере так же скупы, как и мстительны. Таков и я. Кто же из нас в лучшем положении? Вы, который добиваетесь денег и отмщения одновременно и при всех обстоятельствах уверены если не в отмщении, то в деньгах, или я, который уверен лишь в том, что истрачу деньги и в лучшем случае не добьюсь ничего, кроме отмщения?

Так как мистер Сквирс мог ответить на этот вопрос только пожатием плеч и улыбками, Ральф предложил ему помолчать и быть благодарным, что дела его так хороши. И начал говорить:

Во-первых, о том, что Николас расстроил задуманный им план относительно замужества одной молодой леди и в суматохе, вызванной внезапной смертью ее отца, сам завладел этой леди и увез ее с торжеством.

Во-вторых, что по завещанию или дарственной записи, — несомненно, по какому-то письменному документу, в котором должна значиться фамилия молодой леди, и посему он может быть легко найден среди других бумаг, если удастся проникнуть туда, где он хранится, — молодая леди имеет право на состояние, которое, если существование этой бумаги станет ей когда-либо известно, сделает ее мужа (Ральф изобразил дело так, что Николас непременно на ней женится) богатым и преуспевающим человеком и очень опасным врагом.

В-третьих, что этот документ был, наряду с прочими, похищен у человека, который сам завладел им или скрыл его мошенническим путем и теперь боится предпринять какие бы то ни было шаги, чтобы его вернуть, и что он, Ральф, знает вора.

Ко всему этому мистер Сквирс прислушивался с жадностью, проглатывал каждый слог и широко раскрыл рот и единственный глаз, дивясь, по каким особым причинам почтен он таким доверием Ральфа и к чему все это клонится.

— Теперь, — сказал Ральф, наклоняясь и кладя руку на плечо Сквирса,выслушайте план, который я эадумал и который должен — повторяю, должен, если он у меня созреет — привести в исполнение! Никаких выгод из этого документа никто извлечь не может, кроме самой девушки или ее мужа, а для того, чтобы один из них извлек выгоду, им необходимо обладать этим документом. Это я установил вне всяких сомнений. Я хочу, чтобы документ был доставлен сюда, после чего я уплачу человеку, который его принесет, пятьдесят фунтов золотом и превращу бумагу в пепел у него на глазах.

— Да, но кто ее принесет?

— Быть может, никто, потому что много нужно сделать, чтобы ее добыть, — сказал Ральф. — Но если кто может это сделать, так только вы!

Ужас мистера Сквирса и его решительный отказ от такого поручения поколебали бы большинство людей или заставили бы их немедленно и окончательно отвергнуть этот проект. На Ральфа они не произвели ни малейшего впечатления. Когда школьный учитель договорился до того, что чуть не задохся, Ральф хладнокровно, словно его не перебивали, начал распространяться о тех сторонах дела, какие почитал уместным подчеркнуть.

Вот на какие темы он распространялся: возраст, дряхлость и слабость миссис Слайдерскью, отсутствие у нее сообщника или даже знакомого, если принять во внимание ее привычку к уединенной жизни и долгое пребывание в таком доме, как дом Грайда; серьезные основания предполагать, что кража не являлась результатом обдуманного плана, иначе старуха воспользовалась бы случаем и унесла бы деньги; трудности, с какими она должна была столкнуться, когда начала размышлять о содеянном и поняла, что у нее на руках документы, смысл которых ей совершенно непонятен; сравнительная легкость, с какою кто-нибудь, прекрасно знающий ее положение, получив доступ к ней, может запугать ее, вкрасться в доверие и под тем или иным предлогом добиться добровольной передачи документа. Далее было указано на такие факты, как постоянное местожительство мистера Сквирса вдали от Лондона, что заставило бы думать, будто кто-то, замаскировавшись им, вошел в сношения с миссис Слайдерскью, и никто не мог бы его узнать ни теперь, ни впоследствии; на невозможность для Ральфа взяться за это дело, раз она знает его в лицо; добавлены были также различные похвалы необычайному такту и опытности мистера Сквирса, благодаря чему одурачить старуху было бы для него детской забавой и развлечением. В добавление к этим веским доводам и убеждениям Ральф с величайшим мастерством и ловкостью нарисовал яркую картину поражения, какое потерпит Николас (если они добьются успеха), связав себя с нищей, тогда как надеялся жениться на богатой наследнице; указал на неизмеримую важность для человека в положении Сквирса сохранить такого друга, как он, Ральф; остановился на длинном перечне услуг, оказанных ему за время их знакомства, когда он, Ральф, благоприятно отозвался о его обращении с больным мальчиком, умершим на глазах Сквирса (чья смерть была в интересах Ральфа и его клиентов, но об этом он не упомянул); и, наконец, намекнул, что сумма в пятьдесят фунтов может быть повышена до семидесяти пяти, а в случае особенного успеха — даже до ста.