Тадеуш Доленга-Мостович - Знахарь

Проходил час за часом, и Марыся беспокоилась все больше и больше…

— В злую минуту подумала, чтобы он не приехал, — выговаривала она себе.

В костеле уже звонили к обедне, когда показались лошади из Людвикова. Однако пана Лешека в бричке не оказалось. Кучер, позевывая, сидел на козлах, пока толстая пани Михалевская, экономка из Людвикова, решала свои дела. Марысе очень хотелось подбежать к бричке и спросить о Лешеке, но она справилась с собой и поступила разумно, потому что не прошло и часа, как на улице раздался треск мотоцикла.

Она чуть было не расплакалась от счастья. Но пан Лешек не заметил ни ее бледности, ни слез в глазах. Он влетел, как ураган, сделал несколько па мазурки и прокричал:

— Виват гениальному механику! Поздравь меня, Марысенька! Думал уже, что сгорю на этой жаре, но выдержал, не сдался!

И он начал рассказывать, как у него по дороге испортился мотоцикл, и с каким трудом он сам исправил повреждение, хотя мог добраться на бричке с пани Михалевской.

Был так доволен собой, что даже раскраснелся.

— Для милого друга семь верст не околица!

— Пан Лешек, но вы испачкались! Сейчас я дам вам воды.

Она как раз наполняла таз, когда с обедом вошла пани Шкопкова. Окинув их осуждающим взглядом, она, однако, ничего не сказала.

— Пан Чинский вынужден был ремонтировать свой мотоцикл, — объяснила Марыся, — и захотел умыться, потому что испачкался.

— Я не набрызгаю здесь, — добавил он.

— Ничего, — сухо ответила пани Шкопкова и вышла.

Инженер не обратил внимания на сухой ответ хозяйки магазина. Он увлеченно рассказывал Марысе, в чем заключался дефект мотора и как ему удалось отремонтировать его. Постепенно расслабилась и девушка.

— Как красиво ты смеешься! — повторял Чинский.

— Обыкновенно.

— Нет, не обыкновенно! Клянусь тебе, Марысенька, что ты с любой точки зрения девушка необыкновенная. А если говорить об улыбке… то все смеются не так, как ты.

Тут он начал демонстрировать, как люди смеются, и делал это так смешно, так громко, что мертвого поднял бы. Лучше всего он изображал толстую экономку, пани Михалевскую.

Он не знал, что именно в эти минуты пани Михалевской было совсем не до смеха.

И уже когда она влезала на бричку, кучер заметил, что лицо ее покрыто красными пятнами, точно она недавно размешивала горячее варенье. Всю дорогу он слышал, как она что-то бормотала за его спиной, вздыхала и причитала. «Что-то, наверное, случилось», — соображал он.

И, действительно. В городке пани Михалевская узнала о таких страшных событиях, что просто не хотела им верить и не поверила бы, если бы не свидетельство нескольких человек. К тому же она собственными глазами увидела, где пан Лешек поставил мотоцикл и где сидел уже битых два часа.

Пара молодых рыжих в яблоках коней бежала хорошей рысью, но пани Михалевской казалось, что они едва тащатся. Она время от времени поглядывала вперед, чтобы сориентироваться, сколько же еще километров осталось до Людвикова.

Наконец, за лесом открылась широкая панорама. Поля мягко спускались к видимой на горизонте голубой глади озера, над которым симметричными рядами стояли кубики зданий из красного кирпича. На пригорке, окруженный зеленью, белел высокий красивый дворец, считающийся во всей округе восьмым чудом если не света, то, по крайней мере, северо-восточных границ Польши. Одна только пани Михалевская не разделяла этих восторгов. Ей больше нравился старый, деревянный дворец, в котором она родилась, выросла и работала с детства.

Она не могла простить своему хозяину и ровеснику, старому пану Чинскому, что вместо того, чтобы отстроить сгоревший дом, он распорядился выстроить современный, каменный, да еще трехэтажный дворец, будто старым ногам экономки было мало работы.

Вот и сейчас, хотя мысли ее были заняты совсем другим, пани Михалевская не преминула посетовать на бессмысленное новшество, к которому даже по прошествии многих лет так и не смогла привыкнуть.

Миновав въездные ворота, бричка повернула в боковую аллею парка и остановилась у служебного входа. Пани Михалевская была слишком возбуждена, чтобы самой заниматься выгрузкой и размещением в кладовой привезенных запасов. Точно локомотив скорого поезда, она проследовала через кухню, буфетную и столовую, сопя даже больше, чем того требовала усталость и набранная скорость.

Она знала, где в это время искать чету Чинских, и не ошиблась. Они находились на террасе с северной стороны. Пани Элеонора, холодная и затянутая в корсет, сидела на жестком, ничем не покрытом стуле, погруженная в изучение толстых бухгалтерских книг. У нее за спиной стоял бухгалтер, пан Слупек с лицом осужденного, которого сейчас подвергнут пыткам. Его лысая голова, подобно большому розовому грибу-дождевику, была покрыта крупными каплями пота. На другом конце террасы в большом плетеном кресле, обложившись кипами газет, сидел пан Станислав Чинский.

Пани Михалевская остановилась посреди террасы, дрожа от ужаса и негодования, переполнявшего ее.

Пан Чинский посмотрел на нее поверх очков и спросил:

— Что случилось. Михалеся?

— Несчастье! — простонала она.

— Нет лимонов?

— А, что там лимоны!.. Ком-про-ме-та-ция!

— Что случилось? — спокойно, но уже с большей заинтересованностью спросил пан Чинский, откладывая газету.

— Что случилось?.. Скандал!.. Я думала, что сгорю от стыда. Весь город ни о чем другом не говорит! Только о нем.

— О ком?

— Да о нашем дорогом Лешеке.

— О Лешеке?

Пани Чинская подняла голову и сказала:

— Запомните, пожалуйста, пан Слупек. Останавливаемся на этой позиции…

— Слушаюсь, пани, — перевел дыхание бухгалтер. — Двадцать четыре гроша. Мне уйти?

— Нет, оставайтесь. Так что там Михалеся говорит?

— О пане Лешеке! Позор всей семье! Я такое услышала!..

— Я прошу вас повторить. Наверное, какие-то сплетни, — с каменным спокойствием произнесла пани Чинская.

— В Радолишках дерутся, убивают друг друга из-за нашего пана Лешека. Начальник почты гитару на нем поломал и гонялся за ним по всему рынку. Нос ему разбил! Зубы выбил!..

— Кому? — вскочил пан Чинский. — Лешеку?

— Нет, сыну Войдылы, шорника.

— Так какое нам дело до этого?

— Так это же из-за той девушки, с которой пан Лешек роман завел.

Пани Чинская нахмурила брови.

— Ничего не понимаю. Прошу тебя, Михалеся, расскажи все по-порядку.

— Так я же говорю! Из-за девушки, из-за той Мары-си, что у Шкопковой в магазине работает. Я давно знала, что тут дело нечисто. Глаза у меня старые, но видят хорошо. Еще на прошлой неделе я говорила, что пан Лешек слишком уж зачастил в Радолишки. Не говорила?.. Ну скажите, не говорила я?..

— Это не важно. И что там за девушка?