Маркиз Сад - Занимательные истории, новеллы и фаблио

Итак, начались наши свидания у Берсей. Магазин ее показался мне великолепным, дом – благопристойным, и сама эта сорокалетняя женщина внушала мне полное доверие. Увы, оно оказалось чрезмерным и в отношении нее, и в отношении моего возлюбленного, предавшего меня. Пришло время сознаться, сударь... Во время шестой по счету встречи в этом роковом доме он уже имел такую власть надо мной, что сумел воспользоваться моей слабостью и соблазнить меня. Я сделалась в его руках кумиром его страсти и жертвой своей собственной. Горькие наслаждения, скольких слез и скольких угрызений совести вы мне уже стоили! Вы будете разрывать мое сердце до последнего моего вздоха!

Прошел еще один год, исполненный этой зловещей иллюзии. Я отметила семнадцатый день рождения, и отец каждый день заговаривал о моем будущем. Можете судить, как я вздрагивала, выслушивая его предложения и думая о пагубной связи, все более и более затягивающей меня в глубокую пропасть. Однако печальному Провидению было угодно допустить, чтобы один пустяк, в котором я вовсе не была повинна, стал карой за мои истинные прегрешения, видимо, чтобы доказать: от него не ускользнешь, ибо оно неотступно преследует заблудших и, посылая событие, о котором те менее всего помышляют, незаметно порождает другое, призванное ускорить неотвратимое возмездие.

Господин де *** однажды предупредил меня, что некое неотложное дело лишит его удовольствия провести со мной все три часа, в течение которых мы обычно бывали вместе. Однако он прибежит за несколько минут до окончания времени нашего свидания. Так что пусть все идет своим чередом, не нарушая нашего привычного распорядка. Я зайду к Берсей в назначенное время и проведу час или два, общаясь с хозяйкой магазина и ее девушками; там мне будет веселее, чем в доме отца. Я была настолько уверена в этой женщине, что не заметила никакого подвоха в том, что предлагал мой возлюбленный. Пообещав, что буду на месте, я умоляла его не заставлять себя ждать слишком долго. Он уверял, что постарается освободиться как можно скорей, и вот я являюсь к Берсей... О страшный день!

Берсей приняла меня на пороге своей лавочки, не предложив мне подняться к ней, как она делала обычно.

«Мадемуазель, – сказала она, как только увидела меня, – я рада, что господин де *** не смог прийти сегодня вечером вовремя, мне хотелось доверить вам то, о чем я не решаюсь говорить с ним. Для этого мы должны сейчас выйти вдвоем и быстро сделать то, чего не могли бы сделать, будь он здесь».

«О чем идет речь, сударыня?» – спрашиваю я, немного напуганная таким началом.

«Да ни о чем, мадемуазель, решительно ни о чем, – продолжала Берсей, – не волнуйтесь. Все объясняется просто. Моя мать обнаружила вашу любовную связь; эта старая мегера совестлива, как исповедник; я с ней бережно обращаюсь лишь ради ее денег. Так вот, она ни за что не хочет, чтобы я вас принимала; я не отваживаюсь сказать об этом господину де ***, но вот что придумала. Сейчас я быстро отведу вас к одной из моих приятельниц – это женщина моих лет, не менее надежная, чем я, – и познакомлю вас. Если она вам понравится, вы признаетесь господину де ***, что я вас туда привела и не возражаете, чтобы ваши свидания проходили у этой пристойной женщины. Если же она не понравится вам – а я очень далека от подобных опасений, – поскольку мы пробудем у нее лишь минуту, вы скроете от него наш поход. Тогда я возьму на себя признание, что не могу более предоставлять ему мой дом, и вы вместе подумаете, как найти другие способы видеться».

То, что говорила эта женщина, было так правдоподобно, ее наружность и тон были столь непринужденны, моя доверчивость столь слепа, а моя неискушенность столь велика, что я без всяких колебаний согласилась на ее просьбу. Я лишь выразила сожаление из-за невозможности пользоваться более ее услугами, высказав все от чистого сердца, и мы вышли. Дом, куда она меня вела, находился на той же улице, шагах в шестидесяти-восьмидесяти от дома Берсей. Ничто снаружи не насторожило меня. Ворота, красивые оконные переплеты со стороны улицы – все на вид было прилично и аккуратно. Тем не менее какой-то внутренний голос, казалось поднимающийся из тайников моей души, твердил, что в этом роковом доме меня поджидает нечто особенное; с каждой ступенькой лестницы, по которой я поднималась, усиливалось чувство гадливости, словно подсказывающее мне: «Куда ты идешь, несчастная, беги подальше от этих опасных мест!» Все же мы прибыли туда, вошли в довольно приятную прихожую, где никого не обнаружили, а оттуда в салон, дверь которого тотчас закрылась за нами, словно кто-то прятался извне... Я задрожала; в салоне нас встретила темнота: едва видно было, куда идешь; мы не сделали и трех шагов, как я почувствовала себя схваченной двумя женщинами. Тут открывается кабинет, и я вижу там незнакомого мужчину лет пятидесяти и с ним рядом двух других женщин, кричащих тем, что держат меня:

«Раздевайте ее, раздевайте и ведите сюда нагой!»

Оправившись от оцепенения, в котором я пребывала, когда эти женщины схватили меня, и поняв, что спасение мое зависит более от моих криков, чем от моей покорности, я испускаю пронзительные вопли. Берсей старается успокоить меня.

«Это минутное дело, мадемуазель, – говорит она, – немного услужливости, умоляю вас, и вы дадите мне заработать пятьдесят луидоров».

«Гнусная мегера! – вскрикиваю я. – Не воображай, что можешь торговать моей честью! Я выброшусь в окно, если ты сейчас же не выпустишь меня отсюда!»

«Вы сейчас присоединитесь к нашему кружку, где над вами чуть-чуть поработают, – говорит мне одна из этих злодеек, срывая с меня одежды, – так что, поверьте мне, деточка, быстрее всего вы отсюда выйдете, если уступите...»

О сударь, избавьте меня от необходимости пересказать остальные ужасные подробности; в мгновение ока я была раздета донага, крики мои прервали самыми варварскими способами; меня поволокли к презренному субъекту, забавлявшемуся моими слезами и смеявшемуся над моими попытками сопротивления. Ему нравилось наблюдать, как разрывается сердце его несчастной жертвы. Две женщины держали меня, предоставляя этому чудовищу делать все, что он ни пожелает; однако преступный пыл его был утолен лишь прикосновениями и нечистыми поцелуями, не нанесшими мне непоправимого ущерба...

Мне тут же помогли одеться и передали в руки Берсей. Я была подавлена, смущена, сломлена какой-то горькой, мрачной болью; слезы мои словно застыли в глубине моего сердца и не могли оттуда вырваться. Я бросала гневные взоры на эту женщину...

«Мадемуазель, – сказала она мне, разыгрывая сильное смущение, – еще в прихожей этого зловещего дома я почувствовала всю гнусность того, что сделала, умоляю вас простить меня... и поразмыслить, прежде чем решиться поднимать шум. Если вы во всем откроетесь господину де ***, то напрасны будут ваши уверения, что вас привели сюда насильно: такого рода вину он не простит вам никогда, и вы навсегда поссоритесь с человеком, которого вам важнее всего на свете не потерять. Ведь у вас нет иного средства восстановить отобранную им у вас честь, кроме как заставить его жениться на вас. Однако будьте уверены, он никогда этого не сделает, если вы расскажете ему о том, что случилось».