ЛЕОНИД ГРОССМАН - ЗАПИСКИ Д’АРШИАКА МОСКВА

Некоторые из этих афоризмов прямо обращают нас к «Горе от ума». «Язык пустых людей всего на свете злее», – приводит на память знаменитое восклицание Лизы: «Ах, злые языки страшнее пистолета»… Вообще Грибоедов, несомненно, учился у Шаховского, и в частности вынес ряд уроков из «Липецких вод» 1.

Но сентябрьский спектакль 1815 года, при всем его литературном значении, был прежде всего театральным

____________________

1Укажем мимоходом на сходство последнего выхода Хлестовой («Ну, бал! Ну, Фамусов» и проч.) с монологом старой княжны у Шаховского:

Ну что за общество! То харя, то урод.

Здесь вся кунскамера. Где, батюшки, родились?

Кто вас воспитывал? Чему вы научились?

С кем жили целый век?

и проч.

событием. Он представлял значительный интерес и в отношении актерского состава. Некоторую театральную сенсацию вызывало первое выступление знаменитой Валберховой после долголетнего перерыва ее сценической деятельности. На афишах специально отмечалось: «Роль графини Лелевой будет играть вновь принятая актриса г-жа Валберхова большая, которая была уволена в 1811 году, по собственному желанию». Событие это усугублялось новым амплуа, в котором выступала прежняя соперница Екатерины Семеновой. «Трагическая актриса Валберхова, – вспоминал впоследствии Зотов, – впервые явилась в комедии, и тут-то публика отдала ей полную справедливость. Тут в настоящем свете выказался высокий талант этой прелестной актрисы. Ее красота, ум и образованность усиливали всеобщий к ней восторг… Вместе с нею явился Брянский в амплуа первых любовников комедии… Рамазанов и Величкин, созданные Шаховским, явились также в этой пиесе, первый в амплуа ливреи, а второй – в роли гримов… Г-жа Асенкова (мать бывшей нашей любимицы, Варвары Николаевны Асенковой, так рано похищенной смертью) явилась в амплуа субреток, и с тех пор прелестный талант ее день ото дня развивался; мы смело можем сказать, что у нас не было уже такой субретки. Но самым замечательным явлением в этой комедии был молодой человек на амплуа петиметров. Он отличался прекрасной наружностью, был ловок, развязен и, играя роль князя, совершенно казался освоенным с приемами людей высшего общества. Одним словом, это был И. И. Сосницкий… Он удивил всех и привел в восторг публику. Это был первоклассный талант, обещавший публике величайшее наслаждение».

Афиша постановки действительно свидетельствует о прекрасном актерском составе премьеры:

Князь Холмский… Г-н Яковлев

Оленька… Г-жа Степанова

Графиня Лелева… Г-жа Валиберхова б.

Саша, горничная… Г-жа Асенкова

Пронский, полковник… Г-н Брянский

Княжна Холмская… Г-жа Ежова б.

Граф Ольгин… Г-н Сосницкий

Барон Вольмар… Г-н Величкин

Угаров… Г-н Рамазанов

Фиалкин… Г-н Климовский

Семен, смотритель бань… Г-н Боченков

Арапов снабжает этот список исполнителей беглыми рецензентскими заметками:

«Князя, дядю графини, представлял Яковлев; Оленьку, невесту, – хорошенькая Степанова; бранчливую княжну Холмскую – Ежова; и была очень типична в этой роли; влюбленного Пронского – Брянский, сыгравший эту роль с большим одушевлением; барона Вольмара – Величкин, который был на этот раз оригинально смешон; лихого сорванца Угарова – Рамазанов, изобразивший его очень бойко; поэта Фиалкина – Климовский; горничную Сашу – Асенкова, сыгравшая свою роль мастерски, и слугу – Боченков».

Острую живость постановке придавала явная портретность многих героев. Сосницкий своими манерами, костюмом, всеми подробностями исполнения воспроизводил фигуру известного щеголя того времени – графа Соллогуба, отца автора «Тарантаса». Старики-волокиты узнавали себя в бароне Вольмаре. Наконец, сам автор дал в тексте пьесы знаменитую карикатуру на Жуковского, не оставлявшую никаких сомнений в прототипе поэта Фиалкина.

Достаточно процитировать знаменитую сцену второго действия:

Ф и а л к и н

Внушена мне гением баллада,

И посвятить хочу графине сердца плод.

Примите…

Графиня

Что, сударь?

Ф и а л к и н

Творенье небольшое,

Но есть в нем кое-что – я выбрал модный род

Баллад.

Графиня

Я их люблю.

А прозвище какое?

Ф и а л к и н

Омир или Омер. Еще не решено,

Как должно звать его, и потому я «или» 1

Поставил, чтоб меня журналы не бранили

…

____________________

1В то время существовал обычай давать пьесам двойное название, соединяя оба заглавия союзом или. Поэт Милонов написал по этому поводу одному драматургу:

Твоя комедия без «или»,

И на театре ей не быть…

Графиня

Пропойте…

Ф и а л к и н

(настраивая гитару)

Я готов.

БАЛЛАДА

Пел бессмертный славну Трою,

Пел родных Приама чад,

Пел Ахилла, жадна к бою,

Пел Елены милый взгляд;

Но чувствительность слезами

Излила глаза певца -

Ах, мы любим не глазами,

Для любви у нас сердца;

И бессмертный под сетями

У бессмертного слепца.

Я мысли освежить хотел игрою слов:

Поймал под сеть свою Амур, слепец бессмертный,

Бессмертного певца Омера.

Графиня

(в сторону)

Что за вздор!

Слепец слепца ведет, прекрасно.

Ф и а л к и н

Ах, ваш взор

Решит судьбу слепца…

и проч.

Эта сатира усиливалась пародийным отрывком последнего действия. Фиалкин говорит о мертвецах:

В балладах ими я свой нежный вкус питаю.

И полночь, и петух, и звон костей в гробах;

И чу!… Все страшно в них, но милым все приятно.

Все восхитительно, хотя невероятно…

Эта пародия произвела потрясающее действие на друзей поэта. Оно усугубилось тем, что сам Жуковский присутствовал на премьере «Липецких вод» и был, таким образом, вынужденным свидетелем своего публичного осмеяния.

«Нас сидело шестеро в третьем ряду кресел, – рассказывает Вигель, – Дашков, Тургенев, Блудов, Жуковский, Жихарев и я. Теперь, когда я могу судить без тогдашних предубеждений, нахожу я, что новая комедия была произведение примечательное по искусству, с каким автор победил трудность заставить светскую женщину хорошо говорить по-русски, по верности ха-

рактеров, в ней изображенных, по веселости, заманчивости, затейливости своей и, наконец, по многим хорошим стихам, которые в ней встречаются, но лукавый дернул его ни к селу ни к городу вклеить в нее одно действующее лицо, которое все дело перепортило. В поэте Фиалкине, в жалком вздыхателе, всеми пренебрегаемом, перед всеми согнутом, хотел он представить благородную скромность Жуковского; и, дабы никто не обманулся насчет его намерения, Фиалкин твердит о своих балладах и произносит несколько известных стихов прозванного нами в шутку балладника. Можно вообразить себе положение бедного Жуковского, на которого обратилось несколько нескромных взоров. Можно себе представить удивление и гнев вокруг него сидящих друзей его. Перчатка была брошена; еще кипящие молодостью Блудов и Дашков спешили поднять ее».