Г. Виноградов - Самоврачевание и скотолечение у русского старожилого населения Сибири

Старыя дѣвы и бездѣтныя женщины тоже не могутъ бабничать: сами онѣ не рожали и не испытали того, что́ терпитъ „мучельница-мать“. Къ тому же, баушка, не будучи сама „дѣ́тной матерью“, не можетъ надѣяться на то, что молитва ея будетъ услышана и принята во вниманіе Божьей Матерью, тоже дѣтной матерью. А въ такомъ дѣлѣ „на нее, на Божью-то Мать, только и надёжи“…

Сколько приходилось слышать, бабничать начинаютъ случайно: „придется быть при рода́хъ, когда некому даже пить подать, – какъ тутъ человѣка бросишь? Богъ дастъ благополучно, – зовутъ на другой разъ къ кому-нибудь… Такъ и пойдетъ“. Сами баушки считаютъ свою работу тяжелой и берутся за нее больше по нуждѣ. Такъ начала баушка-Паладьевна (А. П. П-на), баушка-Мартыниха (А. Г-хъ), баушка-Рытчи́ха († Рычкова), баушка-Ѳо́миха († Распопина), Ѳ. М. Г-на. Правда, „практикуютъ“ и люди съ достаткомъ, напр., баушка Лы́чиха, но такихъ немного.

Въ баушкѣ-повитухѣ цѣнятъ умѣнье „обиха́живать“ родильницу и ребенка. „Эта ужъ плоха баушка, у которой родильница намается до поры до времени, али котора не можетъ оборонить мать и дитё отъ худого глазу. Хоро́ша баушка успокоитъ родильницу, разговоритъ ее, молитвы знаетъ“. Обходительность, ласковое и участливое отношеніе къ родильницѣ и ея семейству, бодрое настроеніе, – все это далеко не послѣднія качества, которыя дѣлаютъ баушку популярной среди односельчанокъ и бабъ сосѣднихъ деревень. Другое дѣло – чистоплотность баушки. Не входя въ объясненіе причинъ, нельзя все

359

же не отмѣтить, что обычно (но не всегда) деревенскія повитухи грязны и неряшливы. Зато такія – вполнѣ „свой братъ“, доступны, а къ такъ называемымъ „чисто́ткамъ“ не всѣ смѣло обращаются: чистоплотность – это что-то „господское“, непривычное. „Гдѣ ужъ намъ та́къ-то“… Предполагается, что такая баушка взыскательнѣе: „на рукава али на фартукъ 1 ей не дашь, всего полишнѣе надо… Гдѣ же намъ такую?“

Охотнѣе всего приглашаютъ бабничать родственницу-старушку, если она „займуется“ этимъ дѣломъ.

„Обѣга́ютъ“ (избѣгаютъ) тѣхъ баушекъ, которыя „виномъ зашибаютъ“, и еще болѣе тѣхъ, чье прошлое вызываетъ пересуды… Такихъ приглашаютъ только въ самыхъ крайнихъ случаяхъ.

Изрѣдка бабничаютъ и мужчины. Такъ, Л. И. Т-нъ „принялъ на свои руки“ всѣхъ своихъ ребятъ у второй жены. То же передавали мнѣ о переселенцѣ Гуранкѣ́ (съ участка Едагонъ, Икейской волости).

Моментъ наступленія родинъ скрываютъ самымъ тщательнымъ образомъ не только отъ постороннихъ, но и отъ членовъ своей семьи. Это вызывается тѣмъ, что „друга женщина, наипаче котора первенькимъ, стыдится… Нонче-то, правда, ужъ не стыдятся, а мы-то прежде были, вѣдь, дуры: своего мужа-то што есть стыдились“. Главная же причина, заставляющая скрывать время родинъ, кроется въ народномъ взглядѣ, по которому „разный у людей глазъ бываетъ“: сглазить могутъ и родильницу и ребенка 2 . „Пуще всего, чтобы дѣвка какая не знала. Кажный „волосъ дѣвичій“ узнаетъ, за кажный волосъ надо мучиться родимому человѣку“ (Е. А. В-ва). Отсюда понятно, почему даже въ случаяхъ трудныхъ родовъ деревенскія женщины лишь очень рѣдко соглашаются поѣхать въ больницу. „Это въ больницу-то ѣхать! Чтобы глаза-то тамъ при такихъ мукахъ на родимаго человѣка таращили!.. Нѣтъ, ужъ што Богъ дас(т)ъ“…

Однако старанія баушки и другихъ близкихъ къ роженицѣ лицъ оградить ее отъ чужого глазу иногда не имѣютъ успѣха. Сосѣдки почти всегда освѣдомлены о томъ, когда „бабочка ждетца“, и лишь только наиболѣе любопытныя замѣтятъ наступленіе родовъ, находятъ „задѣлье“ зайти во дворъ (курица на этотъ разъ потеряется или яичко снесетъ въ сосѣдскомъ дворѣ) или въ избу. Вотъ интересный въ этомъ отношеніи случай, разсказанный мнѣ одною свекровью. „Настало

360

время родить Дарьюшкѣ. Схватки знимаютъ ужъ бабу. Гоня́тъ ее, а толку нѣту (не маратца), – всегда ужъ такъ быватъ. Ладно, – думаю, – хоть чужихъ-то никого нѣту… Только подумала такъ-то, смотрю – Марковна (сусѣдка) идетъ: шабу́ръ, говоритъ, пришла пошить 1 … До́шлая баба: смѣтила, въ чемъ дѣло, ну и сидитъ. Сидитъ и сидитъ. Давай я скорѣй на столъ собирать: угостится – уйдетъ, думаю себѣ… Сидитъ баба – да и шаба́шъ!.. А Дарьюшкѣ ужъ невтерпёжъ. Я и говорю: ты, Дарьюшка, пошла бы да дополола бы гряду-то, Конечно, не до по́лотья ей, а чтобы только съ глазъ-то уйти. Ушла она въ огородъ. Пою я Марковну чаемъ, а сама нѣтъ-нѣтъ да и понавѣдаюсь въ огородъ… Кабы́ть-то ушла моя сусѣдушка. Ну, думаю, ладно. Надо по баушку бѣжать. Прихожу къ покойной Лы́чихѣ, а у ней гости… „Матушка, говорю, голубушка! пойдемъ ко мнѣ: съ коровёнкой у меня что-то сдѣлалось“… Ну, она, покойница, понимаетъ, въ чемъ дѣло. Со мной же побѣжала. Бѣжимъ ни́мо Азитовыхъ-то, а Марковна ужъ тутъ какъ тутъ: „На службу, Прокопьевна?“ А Прокопьевна быдто и не слышитъ: пробѣжала ни́мо нашей избы, быдто и не къ намъ… Обошла кругомъ, черезъ чужую ограду… Вотъ какіе сусѣди бываютъ. Мужики – тѣ лучше: смѣтятъ – уйдутъ, а вотъ нашъ братъ – на зло дѣлаютъ“.

Нѣтъ ничего мудренаго, что при наступленіи схватокъ женщина старается укрыться куда угодно, только бы избѣжать любопытныхъ глазъ постороннихъ, не считаясь ни съ какими другими удобствами, зачастую рискуя и своей жизнью и жизнью ребенка, особенно въ сырое дождливое время или въ холодъ и стужу.

Обычно роды протекаютъ въ томъ мѣстѣ, гдѣ баушка застанетъ родильницу. Чаще всего это бываетъ въ банѣ или, если семейство малолюдно и дома остаются только малые ребята, – въ избѣ. Лѣтомъ (а случается и зимой) это происходитъ и въ хлѣвѣ и въ сѣнникѣ и т. под. мѣстахъ. Во всякой деревнѣ можно указать нѣсколько случаевъ, когда крестьянки „распрастываются“ въ полѣ на полосѣ, отправившись туда на работу, или подъ кустомъ, поздно вечеромъ возвращаясь съ полевой работы домой. О посторонней помощи тутъ, конечно, и говорить не приходится: родильница принуждена бываетъ сама „управляться“ и съ собой и съ ребенкомъ. Впрочемъ, и дома не всегда бываетъ возможность дать вѣсть баушкѣ, чтобы она „на службу“ спѣшила, особенно когда роды наступятъ неожиданно, а около родильницы – только „мелюзга́“, которую никуда не пошлешъ…

„Если въ семействѣ все идетъ по хорошему, легче родить. Весь мужской полкъ смѣтитъ, въ чемъ дѣло, и уйдетъ; только ребятишки

361

съ матерью остаются, сидятъ гдѣ-нибудь въ уголкѣ, а то на печкѣ (куда ихъ зимное дѣло дѣнешь?), да баушка; другой разъ мать али свекровка тутъ же – баушкѣ помогаютъ. Родильница все равно что ложится помирать“ и, какъ передъ смертью, проситъ у присутствующихъ прощенія сдѣланныхъ обидъ и огорченій 1 . Они простятъ – и Богъ проститъ, а Богъ проститъ – разрѣшится благополучно. Какъ готовящейся къ смерти, „ей расплетаютъ косы, сымаютъ поясъ, кольца, серьги 2 ; она остается въ одной стану́шкѣ (въ одной рубахѣ, сказать по теперешнему). Если роды продолжаются долго, открываютъ у печки заслонку (трубу не открываютъ), западню у подполья и, гдѣ можно, двери и ворота“. Открываніе двери, заслонки и пр. сопровождается словами баушки: „какъ отворяютца двери, заслонка, – такъ бы отворилися двери младенцу“.