Иван Гончаров - Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том I.

С. 504. …«Постепенные упражнения в сочинении г-на Чистякова»… – Подразумевается рецензия «Практическое руководство к постепенному упражнению в сочинении. М. Чистякова. СПб., 1847» (ОЗ. 1847. № 7. Отд. VI. С. 43-49).

С. 504. …разбор комедии г-на Меншикова «Шутка»… – Название рецензии – «Шутка. История в роде комедии. П. Н. Меншикова. СПб., 1847» (С. 1847. № 6. Отд. III. С. 89-98). Автор «Шутки» ошибочно назван Гончаровым Мельниковым.

С. 504. …разбор «Путешествия в Черногорию»… – Речь идет о рецензии «Путешествие в Черногорию. Сочинение Александра Попова. СПб., 1847» (С. 1847. № 6. Отд. III. С. 98-103).

С. 504. …б?льшая часть статьи о «Справочном энциклопедическом словаре». – Статья носила название «Справочный энциклопедический словарь. Издание К. Крайя. Т. 1. СПб., 1847» (С. 1847. № 7. Отд. III. С. 1-16). Майкову принадлежала первая половина статьи.

С. 504. …излишняя плодовитость ~ о чем и было уже однажды замечено в нашем журнале по поводу его статей… – По мнению А. Н. и Л. Н. Майковых, «оговорка эта, вставленная в статью И. А. Гончарова, очевидно, редакцией “Современника”, указывает на замечания о статьях В. Майкова, сделанные в этом журнале ‹…› за три месяца до помещения в нем некролога» (Майков В. Критические опыты (1845-1847). С. VI). В «Со временных

803

заметках» (С. 1847. № 5), автором которых был Белинский, прозвучала резкая критика статьи Майкова о В. Скотте и «Юрии Милославском» Загоскина и рецензии на учебник по истории русской словесности В. И. Аскоченского. Не называя автора, Белинский упрекал его за «враждебный и презрительный тон» при разборе романа Загоскина, за односторонность его чисто «эстетических», лишенных историзма критериев. «Всему виновата, – писал он, – молодость критика, которою так и отзываются все статьи его. Выходит в свет какая-то реторика, или история русской литературы, или что-то в этом роде, – и наш юный критик пишет об этой книге большую статью, тогда как она не стоила и простого упоминовения в порядочном журнале. ‹…› Вообще критик наш неумолим к прошедшему и никак не может простить ему, что оно предшествовало настоящему. ‹…› Можно говорить обо всем, об ином даже с увлечением и жаром, но ни на что в прошедшем сердиться не следует…» (Белинский. Т. VIII. С. 582).

С. 506. На этих похоронах не было ни одного праздного наблюдателя ~ ни даже равнодушного свидетеля. – Гончаров почти дословно повторяет строку из цитированного выше письма к А. П. и Ю. Д. Ефремовым (ср.: «На этих похоронах не было ни одного праздного наблюдателя, ни одного любопытного ротозея, ни даже равнодушного свидетеля»).

С. 506. Было несколько литераторов ~ семья родных и друзей. – В том же письме к Ефремовым названы присутствовавшие на похоронах Майкова друзья и родственники, а из литераторов – Некрасов, Панаев, Языков, Дудышкин, Солоницын и «два Штрандмана».

С. 506. И пусть у гробового входа ~ Красою вечною сиять!.. – Цитата из стихотворения Пушкина «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» (1829).

804

Хорошо или дурно жить на свете? И да и нет. Жизнь состоит из двух различных половин: одна практическая, другая идеальная. В первой мы – рабы труда и забот; она отравлена существенными потребностями: каждый, как пчела, ежедневно обязан принести, для общей пользы, каплю своего меда в бездонный улей света. В той жизни самодержавный властелин ум: много жертв приносит человек этому деспоту, много отдает лучших своих минут и радостей на обмен огорчений, сухих, чуждых душе, трудов и усилий. Как т‹ам›1 не хочется, как скучно бывает жить – жить для других! Та жизнь как томительный сон, как давление ночного духа; от нее пробуждаешься, как от обморока, к другой половине жизни. Не такова последняя: в ней уже нет муравьиных хлопот и мышьей беготни к пользе общей. Там перестаешь жить для всех и живешь для себя не одной головой, но и душой, и сердцем, и умом вместе. То половина эстетическая: в ней простор сердцу, открывающемуся тогда для нежных впечатлений, простор сладким думам, тревожным ощущениям и бурям, тоже не умственным и политическим, бурям души, освежающим тяготу вялого существования. Тут свои идеальные радости и печали, как улыбка сквозь слезы, как солнечный луч при дожде. Мгновения той жизни исполнены игры ума и чувств, цветущих, живых наслаждений всем, что есть прекрасного в мире: для мужчин есть природа, высокие искусства, мечты и женщины, для женщин тоже – природа, искусства, мечты и мужчины, то есть мы. Тогда в существовании господствует какая-то легкость, свобода, и человек не клонит головы под тяжестию неотвязчивой мысли о долге, труде и обязанностях.

507

Когда утомленные первою, скучно-полезною… стороною жизни, вы захотите сбросить с себя иго тяжелого существования и занесете ногу над пропастью… остановитесь, пойдемте со мной: я поведу вас туда, где вы отдохнете и успокоите боль души, освежите сердце, как бы оно черство ни было, и отрезвитесь от скуки: там наберетесь утешительных впечатлений, и вам станет легко – опять до новой скуки.

Вон видите ли то здание строгого стиля с колоннадою – пойдем туда. Около него с одной стороны спесиво и широко раскинулись чертоги нового Лукулла; с другой построился, как Вавилонский столп, целый муравейник промышленности, а мимо несется с шумом и грохотом гордость и пышность, робко крадется бедность и преступление; у порога его кипит шум Содома и Гоморра. Целомудренное здание, как будто в негодовании, отступило назад от нечестивых соседей, надвинуло зеленые зонтики на глаза, сосредоточилось в самом себе и только что не восклицает: «Горе, горе тебе, новый Вавилон!» А внутри… но войдемте, войдемте скорее.

За нами с шумом затворилась тяжелая дверь: то был последний шум света. Вступаем в другой мир. Перед нами тянутся длинные, бесконечные переходы, убегающие от взора куда-то вдаль. Здесь царствует таинственный сумрак, глубокое безмолвие, как будто мы попали в очарованный замок, где всё живущее обращено в камень жезлом могучего чародея, а между тем как много тут жизни, сколько бьется юных, горячих сердец. Да! это точно – замок фей! здесь нет и не может быть того неприятного шума, который раздается вокруг: то грубая возня мужчин, а их здесь нет… ты в царстве женщин. Но где же феи? Вон, смотрите, что там за тень пробирается вдоль стены неслышными, мерными шагами, склонив голову, и вдруг исчезает на перекрестке, как сторожевая дева Громобоева замка, свершающая свой печальный черед в ожидании Вадима? То странствует дежурная пепиньерка, зевающая в ожидании 9 часов вечера. А тут другое миленькое и молоденькое существо внезапно выпархивает из одних дверей, как легкая, стройная лань, с едва слышным шорохом перебегает вам дорогу и исчезает в другие двери: они затворились, и опять всё смолкло. Здесь третье вдруг взлетает вверх, едва касаясь ступеней лестницы, как будто ангел, вознесшийся в глазах ваших куда-то выше, где, говорят, множество