Иван Гончаров - Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах. Том 6.

Код Ольги наиболее сложен, так как зависит от множества факторов (программного – идеальная героиня, ролевого – возлюбленная Обломова, потом жена Штольца, морально-эстетического – новый тип женственности). Поставленный в романе и связанный, в первую очередь, с образом героини вопрос о «праве на ошибку» является показательным примером полисемичности этого

258

образа. В переломный момент своей жизни Ольга больше всего терзалась ошибкой в выборе возлюбленного: до сих пор идеальной литературной героине полагалось любить только один раз и верить, что «сердце не ошибается» (там же, с. 419). Факты из жизни гончаровской героини явно противоречили этой максиме: «Она порылась в своей опытности: там о второй любви никакого сведения не отыскалось. Вспомнила про авторитет теток, старых дев, разных умниц, наконец, писателей, „мыслителей о любви”, – со всех сторон слышит неумолимый приговор: „Женщина истинно любит только однажды”» (там же, с. 407).

Вопрос о праве женщины (и тем более девушки) на любовную ошибку не обсуждался в России 1840-1850-х гг. Русская литературная традиция опиралась на жесткие этические нормы, в соответствии с которыми любовный опыт вне брака расценивался как недопустимый. Ошибка в выборе возлюбленного («К беде неопытность ведет») воспринималась как непоправимое несчастье, которое приводило либо к гибели героини, либо к ее беспрекословному осуждению со стороны общества. В зависимости от тяготения сюжета к одной из означенных позиций литературные произведения обретали бо́льшую или меньшую степень драматичности.

Первая попытка нивелировать конфликт между свободой чувства и предписаниями долга в Европе была предпринята еще в эпоху просветителей. Затем эта проблема вновь актуализировалась в общественной жизни Франции 1830-х гг. Право на любовь до брака широко обсуждалось как в художественной литературе, так и в публицистике. Подводя итоги, Бальзак в «Физиологии брака» писал: «Угодно ли вам узнать всю правду? Откройте Руссо, ибо нет такого вопроса общественной морали, о котором он бы не сказал хоть несколько слов. Читайте: „У народов нравственных девицы покладисты, а замужние женщины недоступны. У народов безнравственных дело обстоит противоположным образом”.

Из этой глубокой и правдивой мысли вытекает, что число несчастливых браков уменьшилось бы, если бы мужчины женились бы на своих любовницах. ‹…› оплошность девицы даже и проступком не назовешь в сравнении с грехом замужней женщины. В таком случае разве нельзя утверждать, что куда безопаснее предоставлять

259

свободу девушкам, нежели давать волю мужним женам? ‹…› Многие девицы будут обмануты в своих надеждах; не такой воображали они любовь!.. Но разве не бесконечным благом станет для них возможность не связыватьсебя узами брака с человеком, которого они были бы вправе презирать?

Да погибнет добродетель десяти дев, лишь бы пребыл незапятнанным священный венец матери семейства!».1

Гончаров был первым русским писателем, откликнувшимся на эту тему и разработавшим ее в более осторожной форме. «Ошибка» Ольги анализировалась им подробно и обстоятельно. Являясь на протяжении романа в нескольких интерпретациях (обломовской – «…ваше настоящее люблю не есть настоящая любовь, а будущая…» (наст. изд., т. 4, с. 251), самой Ольги – «Зачем… я любила?» (там же, с. 411), Штольца – «сама жизнь и труд есть цель жизни, а не женщина: в этом вы ошибались оба!» (там же, с. 392), наконец, повествователя – «такие женщины не ошибаются два раза» (там же, с. 464)), она становится одним из значимых мотивов в романе.

Постоянное педалирование Гончаровым этой темы можно попытаться объяснить стремлением оправдать заблуждение идеальной героини, но главным образом лейтмотив ошибки понадобился писателю, чтобы провести мысль о праве женщины искать и найти свой «идеал мужского совершенства» (там же, с. 464), исходя из личного опыта. Из недопустимых, с точки зрения ходячей морали, поступков Ольги (таких как свидание в Летнем саду или визит к Обломову на Выборгскую сторону) Гончаровым делался смелый и нетрадиционный вывод. Ольга не становилась жертвой собственных заблуждений. Напротив, по мнению писателя, все проступки его героини должны были послужить ей не во зло, а во благо, так как ее отношения с Обломовым являлись той школой чувств, после которой героиня была навсегда защищена от «случайного увлечения» и слепых «женских страстишек» (там же, с. 464).

260

«Терзания» Ольги в разумно-счастливом браке со Штольцем относились к гораздо более распространенной, чем «право на ошибку», литературной традиции, а именно к теме утраты женственности вследствие чрезмерного развития интеллекта: «Что если этот ропот бесплодного ума или, еще хуже, жажда не созданного для симпатии, неженского сердца! Боже! Она, его кумир – без сердца, с черствым, ничем не довольным умом! Что ж из нее выйдет? Ужели синий чулок!» (там же, с. 456). Проблематика, восходящая к известному пушкинскому: «Не дай мне Бог сойтись на бале / Иль при разъезде на крыльце / С семинаристом в желтой шале / Иль с академиком в чепце!» («Евгений Онегин», глава третья, строфа XXVIII), – затрагивалась во многих произведениях русской литературы (достаточно вспомнить, например, постоянный разлад в семье молодых Багровых или несчастливый брак Круциферских) и была излюбленным типом конфликта в женской прозе, нередко являясь здесь одним из сюжетообразующих элементов.1 В повести «Женщина», написанной близкой знакомой Гончарова Евг. П. Майковой, герой, оскорбленный внезапной переменой своей бывшей пылкой возлюбленной, превратившейся в холодную рассудочную резонерку, резюмировал спектр мнений по этому вопросу в следующих словах: «Женщина только тогда может нравиться, когда не походит на нас, мужчин. Она нравится своим сердцем, своей изящною чувствительностью. Мы не ищем в ней гениального ума, философии, обширных познаний: это педантизм; мы ценим ее сердце…».2 «Говоря о развитии ума, – вторила Майковой автор статьи в «Журнале для воспитания», – я буду иметь в виду преимущественно взгляды мужчин на этот предмет. Нам нравится, говорят они, в женщине ум, но ум женственный ‹…› развивайте в женщине ум, но развивайте его так, чтобы он не жил на счет сердца; берегитесь пуще всего сделать его сухим и холодным».3 Приверженность общества к такой точке зрения констатировалась и в одной из статей Вал. Майкова: «Само собою разумеется,

261

что жестокое обращение с женщиной, с успехами образованности делается у нас, как и везде, гнусным исключением. Но спрашивается: изменился ли у нас допетровский взгляд на ее значение? Как смотрят на жен своих мужья ‹…›? Лучше всего этот взгляд выражается в том, чего требуют иногда образованные господа от женщины. „Нужно, – говорят они, – чтоб женщина прежде всего была мила, чтобы в ней все было легко, игриво, грациозно, чтоб все в ней нравилось – и наружность, и ум, и чувство. Глубокого ума в женщине я не жалую: это мужское дело. Энергия ей тоже вредит: она тоже делает женщину мужчиной”. На основании такого взгляда возникла у нас даже целая теория, проповедующая, что достоинства женщины должны быть диаметрально противоположны достоинствам мужчины. Люди, придерживающиеся отчасти метафизического направления, основывают его на психологическом законе, по которому, как утверждают они, нам может нравиться только то, что противоположно нам самим. Таким образом, выходит, что если мужчина должен быть умен и силен, то женщина, наоборот, должна быть глупа и немощна. Но пусть бы так и думали наши мужчины: замечательно то, что русские женщины подчиняются этому взгляду и даже скандализируются всем, что с тем несогласно».1