Эрве Базен - Зеленый храм

— Он не уехал, он просто вышел.

Только тут я заметил лежавшую на столе туалетную салфетку, а на ней — колоду карт, кусок сажи, без сомнения вытащенной из камина в зале, три клочка бумаги с нумерацией, вырезанные из газеты так, что образовалась цифра 365, и деревянное сверло из коловорота. Все ясно! Как всегда боясь графологов, гость оставил нам послание в форме шарады.

— Я в лесу, — осторожно расшифровывает ошарашенная Клер и не знает, смеяться ей или тревожиться еще больше.

— А как, по-твоему, он смог туда отправиться? — спрашивает Клер ее отец.

Обмен взглядами. Полное взаимопонимание. Причина этого бегства, или вернее этой прогулки, не ясна. И ни ночью, ни днем никто, конечно, не видел нашего пансионера, отмеряющего километры с двумя палками в руках.

— Черт возьми! — говорит Клер. — Значит, в последнюю субботу он тренировался.

Нам ничего не оставалось, как спуститься к реке и констатировать, что на берегу одиноко торчит колышек, за который была привязана лодка. Из Большой Верзу можно попасть в Малую, водослив всех прудов. Тот, кто умеет пользоваться кормовым веслом, может продвинуться очень далеко: вверх — со скоростью пешехода, но обратно благодаря течению гораздо быстрее. Так как дни в середине декабря коротки, он, должно быть, вышел с зарей, окутанный фиолетовым туманом, собирающимся над водой, когда солнце еще не поднялось настолько высоко, чтобы его рассеять; и он, конечно, вернется под вечер, когда рыбаки будут разбирать свои удилища. У него есть девять часов на то, чтобы подышать свежим воздухом, доказать, что он свободен и может существовать без нас.

— Ты ведь не станешь поднимать на ноги жандармов? — спросила Клер.

— Если он не вернется вечером, придется к этому прибегнуть, только чтобы помочь ему в случае, если ему будет угрожать какая-нибудь опасность. Но не беспокойся: он не взял с собой одеяла, стало быть, не собирается проводить ночь в лодке.

— С ним никогда ничего точно не знаешь…

В ее тоне больше беспокойства, чем горечи, а вот во мне скорее больше горького чувства. Я по доброй воле связался с нашим дикарем, но бывают минуты, когда это становится хлопотным: если с ним что-нибудь случится, с кого будут спрашивать, как не с меня? Но не станем раньше времени тревожиться. Пока что займемся работой, наколем дров, настругаем щепы — так и согреемся и успокоимся.

— Горе одолеет — никто не согреет.

Клер одобрительно кивнула головой. Но разве не соседствует фруктовый сад с рекой, которую даже слабое прикосновение солнца покрывает амальгамой, передавая ей не только запах, но и цвет рыб? Из сада можно наблюдать за противоположным берегом, — видно метров триста берегового откоса, с севера окаймленного садами, как и наш, и там тоже есть места, отведенные для того, чтобы рыбачить, там есть понтоны, ялики, выкрашенные в зеленый цвет; а на юге пристроилась у скал ферма Гашу, чьи луга внизу засажены тополями. Деревья усеяны сотнями шаров омелы, похожи на выставку люстр, и на них, за неимением лучшего, обретаются худые черные дрозды, которые никогда оттуда не улетают. Рукав реки, по которому пройдет наша лодка, помечен — и заслонен от нас — островком, из-за которого в этом месте вода постоянно вихрится. На обратном пути нужно будет его избежать, взять немного в сторону — в более открытое место, образующее полукружие, тогда удастся проскользнуть, минуя поток, туда, где некогда скользили шаланды и их тянули за веревку медлительные першероны.

— Пускай сам выбирается!

Так мы говорим. Одеваемся потеплее, приносим необходимые железки, оттачиваем их. Если не считать времени, затраченного на обед, наскоро приготовленный, — глаза Клер все время обращены к окну, а ее маленькие сжатые зубы расправляются с мясом, и порой слышны концы фраз, вроде: «Если б я знала, я бы приготовила ему сандвичи», — мы в течение всего дня не покидаем сад, удаляя ненужные ветки, обрезая то, что выходит за пределы досягаемости ножниц для фруктов, устраняя червоточины, очищая раны маленьким ножом или замазывая их норвежской смолой. И то и дело поглядываем на часы.

— Папа, уже половина четвертого.

«Папа, ты не видишь, не идет ли кто?» Я вижу только речку, которая колышется под облачками, краснеющими из-за холодного, идущего на убыль солнца. Я смотрел в календарь: восход — в семь часов двадцать девять минут, заход — в пятнадцать часов пятьдесят две минуты; светло, погода хорошая, у нас в запасе есть еще полчаса сумерек. Говоря по правде, дочь моя, я вижу совсем не то, что ты думаешь. За то, что происходило четыре-пять раз вдали от меня и без меня, я не чувствовал себя ответственным так же, как и нынче вечером. Уже стемнело. Но надо еще привести в порядок «мари-луиз», дикарку, разросшуюся до умопомрачения: она неуправляема, и я должен ее подрезать и очистить от мха.

— Папа, уже пятнадцать минут пятого.

Кто это там, в конце бьефа, вода в котором больше не играет, под звездами, утыкавшими небо и светящимися между ветвями. Среди леса угольно-черных палок, — вот чем становится тополиная роща, — только что появилось черное пятно, сначала более длинное, нежели высокое, — лодка, которая, если на нее смотреть сбоку, кажется, стоит неподвижно, чтобы избежать болтанки, — но еще немного — и вот она уже более высокая, чем длинная, видимая в фас; она поднимается на волне и плывет в нашу сторону.

Чтобы не выглядеть так, будто ты специально его выслеживаешь, займемся пока всякими делами. То, что высохнет, что мы срезали, будет сожжено. Мы можем подобрать ветки, свалить их в кучу даже в полной, кромешной темноте. Если бы здесь был Лео, — но мы не видели его днем, — я бы задал ему задачку, дабы занять свои мозги, но бежит Клер; она ищет какую-нибудь емкость, вот она и послужит учеником:

— При дневной скорости пехоты, а именно: четыре километра в час, не включая передышек во время переходов при битве у Марны, сколько потребуется часов нашему гребцу, плывущему в одном и том же ритме на трех гектометрах, чтобы достичь колышка?

Клер пожимает плечами, но почти тотчас же отвечает:

— Семь с половиной минут.

Точно. И совершенное вранье, с точки зрения условия задачи: что касается ходьбы, мне следовало сослаться скорее на римские легионы, способные отмахать восемь лье за пять часов. Лодка идет гораздо быстрее, чем я ожидал. В ста метрах отсюда в доме, близком к берегу, вдруг зажглось электричество, и стало видно в смутно освещенном небольшом пятне на воде, падающем из окна, две фигуры неодинакового роста, которые снова погружаются в тьму; в это же время до нас доносится легкий всплеск и шум весла, которым нервно шлепают по воде.

— Четыре минуты, — сказала Клер, у которой светящиеся часы.

Лодка приближается, и идет она теперь своим ходом, тормозит у берега, задевая траву, так что лодочнику остается только ухватиться за колышек, на который он, чтобы плотнее прижаться к берегу, быстро накручивает десять витков цепи. Мы не успели даже помочь ему. Он подтянулся наверх с помощью одной руки, а в другой у него были его палки. Он предупреждает: