Эрве Базен - Масло в огонь

— Снова здорово! — изрекла мама.

— И не говори! Люсьен уже ушел, — крикнула Жюльена, которая по ту сторону решетки развешивала такое же белье, закрепляя его разноцветными пластмассовыми прищепками.

Папа не соизволил этого услышать. Нагнувшись, он тщательно сколол зажимом низ правой брючины, потом левой и, неуклюже занеся ногу, оседлал велосипед. Матушка проводила его глазами до самого поворота, опустив углы рта, нахмурив брови и с явным отвращением глядя на маленького заштатного инкассатора, который как-то торчком сидел в седле, держа в вытянутых руках высоко вздернутый руль.

— Да уж, этого машина не задавит! — пробормотала она, в то время как ее муж по всем правилам входил в поворот — значительно сбавив ход и звеня звоночком. Я промолчала, но в наказание не осталась дома помогать ей, а тоже вскочила на велосипед и бросилась за папой.

Десяток автомобилей во главе с «панардом» выстроился возле мэрии, а жандармы из пикета растаскивали остатки овощей, валявшихся под рядами и до сих пор никем не убранные (Рюо, в обязанности которого это входило, все еще отсыпался за бессонную ночь). По той же причине не были еще убраны и столы и козлы, отданные в распоряжение фермерш, — на них теперь налетели мальчишки, игравшие в пожар под предводительством Ипполита Годиана, и уселись зеваки, которые наблюдали за всеми, кто входил и выходил, беспрестанно дымя сигаретами и так же беспрестанно упражняя мозг разнообразными комментариями.

— А вот и Колю, и за ним, понятно, дочка! — произнес один из них.

Это было даже приятно слышать. Сцепив велосипеды, мы прислонили их к липе, и папа, держа меня за руку выше локтя, протиснулся в залу — нечто вроде крытого вестибюля, над которым расположилась мэрия и который по необходимости служил то аукционом, то дансингом, то форумом, то даже складом. В тот день там собрались смущенные, пристыженные люди, обкуривавшие со всех сторон столбы. Вынырнув из сиреневатого тумана, к нам ринулся фотограф на пару с борзописцем, которого «Пти курье» присылал уже в Сен-Ле во время пожара на ферме Дарюэлей.

— Мосье Войлочная Голова?.. Минутку, пожалуйста.

— Меня зовут Колю, — не останавливаясь, процедил папа.

Но вспышки магния следовали за нами. Журналист попытался сманеврировать, обогнул столб и оказался перед нами, держа наготове блокнот и шариковую ручку.

— Главный герой происшествия, конечно же, скажет мне…

— Кто должен вам говорить и о чем? — проворчал герой. — Случился пожар, который мы не сумели потушить, — гордиться тут нечем… Вот и все. А об остальном я знаю не больше вашего.

Журналист собрался было настоять на своем, но тут заметил четыре пары старокранских усов — густых, висячих, цвета коровьей лепешки, — принадлежавших четырем мужчинам в широких вельветовых штанах. Это были четверо погорельцев — вчерашние и те, кто пострадал за последние три месяца: Удар, Бине, Дарюэль и Птипа. Видимо, дав показания, они в суровом молчании спускались гуськом по лестнице; на их лицах застыло негодование, большие мозолистые ладони царапали перила.

— Вот что снимай, старичок! — завопил журналист, подскочив к фотографу. — Смотри, какой кадр.

Воспользовавшись этим, мы тут же удрали. И я вдруг увидела спецовку Люсьена Троша, стоявшего неподалеку от группы разных важных особ, которые собрались вокруг мосье Ома. Отец шел за мной, но я тихонько скользнула за его спину. Крестный заметил меня, однако, занятый официальным разговором, лишь подмигнул. Возвышаясь над всеми на целую голову, он широко улыбался и, казалось, получал живейшее удовольствие, выслушивая мнения, толкования и замечания, которые неслись со всех сторон, так что даже непонятно было, кто говорит.

— Пес-то ведь не залаял. Выходит, кто-то свой.

— Да его могли отравить, а после сжечь. Кстати, его так и не нашли.

— Единственная улика — следы.

— Да о каких следах можно толковать, когда после поджигателя там прошло еще человек сто.

— А вот и можно… можно… В саду у Бине, возле затвора шлюза и на короткой дороге в «Аржильер» — везде одни и те же следы. Резиновые сапоги сорок третьего размера…

— Резиновые сапоги! Все их носят.

— Сорок третьего! Самый ходовой размер…

— Да, но в подошве торчит гвоздь! — твердо заметил чей-то голос.

Это сказал Раленг, который при обсуждении всегда высказывался авторитетно.

— Да, гвоздь, притом особенный, — продолжал он. — Таким пользуются обойщики — со звездчатой шляпкой, и вбит в левый край каблука. Вроде бы гвоздь как гвоздь, но он связывает оба дела.

— Не слишком крепкая связь, — прошептал мне на ухо папа.

Трош, услышав это, кивнул в знак согласия и отодвинул меня локтем:

— Не прислоняйся ко мне, Селина. Я весь в масле.

— Если Аман созвал нас нынче вечером, чтобы потчевать всем этим вздором, лично я ухожу, — так же тихо добавил папа.

— Ты следователя видел?

Папа отрицательно поводил указательным пальцем. Трош указал подбородком на лестницу, и мы уже собрались скрыться, когда мосье Ом, презрев капитана, пожелал узнать мнение сержанта:

— А! Мосье Колю! Не уходите, мосье Колю. Я тут сейчас говорил, что первым делом нам нужно купить сирену и более мощную мотопомпу. Что вы об этом думаете?

Люсьен посторонился, пропуская папу, который снял шляпу из вежливости, но больше, чтобы придать себе уверенности, ибо никогда не знал, куда девать руки. К тому же он знал, что войлочный его затылок, лишенный прикрытия и выставленный на обозрение, привлекал все взгляды, придавая его обладателю значимость, какую всегда принимает в интерьере необычный предмет.

— Господа! — поклонился он, приветствуя всех разом. Налицо была добрая половина совета. К тому же наиболее влиятельная. И прежде всего три столпа мудрости в Сен-Ле, три члена правящего триумвирата из списка независимых деятелей муниципалитета, игравших в бридж с мадам де ля Эй и тайно соперничавших с ее мужем, которого они считали авантюристом, не решаясь, однако, слишком громко распространяться об этом в округе, где половина замков находилась в руках людей, купивших дворянство и принятых крестьянами, которые прекрасно усвоили, что на денежки строится башня замка, башня замка дает право на титул, а титул — на уважение. Вот почему возле мосье Ома виднелись седая бородка нотариуса, метра Безэна, узел бабочки ветеринара Ребеля и иссиня-черная борода доктора Клоба — они представляли собой непобедимый на выборах и, вероятно, нерушимый блок, ибо держали в своих руках четыре жизненные сферы, помогающие в западных провинциях обрести у сельских жителей непререкаемый авторитет (вот они в порядке значимости, не считая церковного прихода: замок, образование, врачевание животных, врачевание людей). Рядом с этим квартетом Раленг, Каре и прочий люд имели жалкий вид и напрасно драли горло.