Оноре Бальзак - Поиски Абсолюта

— Барышня, мы погибли! Чудище Мюлькинье, сущий дьявол в человечьем обличье, — ведь никогда я не видала, чтобы он крестным знамением себя осенил! — уже водворился на чердаке. Вот барин и отбывает прямою дорогой в ад… Дай бог, чтоб он не уморил вас, как уморил бедную барыню!

— Не может этого быть, — сказала Маргарита.

— Взгляните-ка сами.

Маргарита подбежала к окну и действительно заметила, что легкий дымок выходит из трубы лаборатории.

«Через несколько месяцев мне минет двадцать один год, — подумала она, — я положу предел этому расточительству».

Предавшись своей страсти, Валтасар, конечно, еще меньше стал считаться с интересами детей, чем считался с женой. Преграды не так были велики, совесть стала сговорчивей, страсть сильнее. И вот он устремился по пути славы, труда, надежды и нищеты с неистовством человека, убежденного в своей правоте. Уверенный в успехе, он принялся работать день и ночь с увлечением, пугавшим дочерей, которые не знали, как мало вредит человеку работа, раз она ему нравится. Тотчас же, как только отец возобновил опыты, Маргарита упразднила всякое излишество в столе, стала бережлива до скупости, в чем ей старательно помогали Жозета и Марта. Этой перемены, благодаря которой все было сведено к строго необходимому, Клаас даже не заметил. Ведь к завтраку он не приходил, только к самому обеду спускался из лаборатории и, молча посидев несколько часов в зале с дочерьми, шел спать. На прощание он машинально подставлял для поцелуя щеку. Его поведение привело бы к большим домашним бедам, если бы Маргарита не была подготовлена к тому, чтобы занять в доме место матери, и если бы тайная любовь не предохраняла ее от опасности чрезмерной свободы. Пьеркен перестал навещать родственниц, считая, что они совершенно будут разорены. Над земельными владениями Валтасара, приносившими шестнадцать тысяч франков дохода и стоившими до двухсот тысяч экю, тяготели уже закладные на триста тысяч франков. Принимаясь за химию, Клаас взял в долг значительную сумму. Доходов только-только хватало на выплату процентов, но так как, со свойственной людям мысли предусмотрительностью, Валтасар оставил арендную плату Маргарите на домашние расходы, то нотариус вычислил, что через три года все пойдет прахом: что не растратит Валтасар, то пожрут судебные чиновники. Холодность Маргариты довела Пьеркена до безразличия, почти враждебного. Чтобы оставить за собою право отказаться от руки девушки, если она слишком обеднеет, он, скорчив сострадательную мину, говорил о Клаасах:

— Бедняги разорились; я все, что только мог, предпринимал для их спасения; ничего не поделаешь! Маргарита отказалась от всех законных комбинаций, которые уберегли бы ее от нищеты…

Эммануил, по протекции дяди, назначенный директором коллежа в Дуэ, — и по своим достоинствам вполне заслуживший такое место, — каждый вечер приходил навестить сестер, которые звали к себе дуэнью, как только отец ложился спать. И Эммануил никогда не медлил возвестить о своем приходе тихим стуком дверного молотка. За эти три месяца, встречая одобрение в той ласковой и молчаливой признательности, с какой Маргарита принимала его заботы, он обрел самого себя. Его душа, чистая, как алмаз, излучала ясный свет, силу и постоянство которого Маргарита могла оценить, зная, что их источник неистощим. С восхищением следила она, как один за другим распускаются цветы, аромат которых доносился до нее уже раньше. Каждый день Эммануил осуществлял еще какую-нибудь из надежд Маргариты и в волшебных странах любви зажигал новый свет, пробивавшийся сквозь облака, прояснявший небо и озарявший огромные богатства, до тех пор погруженные во мрак. Чувствуя себя теперь более свободно, Эммануил мог обнаружить прелестные черты своей надежды, прежде скромно таившиеся: экспансивную юношескую веселость, простодушие, каким может наделить только жизнь, посвященная науке, сокровища ума, чуткого и не испорченного светом, невинную шутливость, которая так к лицу юной любви. Еще большее согласие установилось между ними в их чувствах, они вместе заглянули в глубину своих сердец и обрели там одни и те же думы думы, сияющие, как жемчужины, думы сладостные, свежие, как те созвучия, что, по преданию, слышны бывают на дне моря и завораживают искателей жемчуга. Они ближе узнали друг друга, обмениваясь замечаниями, поочередно обнаруживая взаимное любопытство, которое у них обоих становилось восхитительнейшим проявлением чувства. И было все это без ложной стыдливости, но не без кокетливости. Два часа, проводимые с Эммануилом каждый вечер в присутствии сестры и Марты, придавали Маргарите силу, чтобы сносить наступившую для нее жизнь, полную тревоги и самоотречения. Эта наивно возрастающая любовь была для нее поддержкой. В проявлениях любви Эммануила сказывалось очаровательное, врожденное изящество, приятный ум, сообщавший различные оттенки однообразию чувства, как грани придают красоту однообразному блеску драгоценного камня, зажигая игру огоньков; все то обаяние, которое составляет секрет любящего сердца и подчиняет женщину чуткой руке, постоянно обновляющей форму, голосу, придающему одной и той же фразе все новые и новые модуляции. Любовь — не только чувство, она, кроме того, и мастерство. В самом простом слове, в знаке внимания, в каком-нибудь пустяке женщина узнает возвышенного художника, способного касаться ее сердца, не иссушая его. Чем дальше, тем прелестнее выражалась любовь Эммануила.

— По дороге к вам я обогнал Пьеркена, — сказал он однажды вечером, — он идет с плохими вестями, лучше я сам их сообщу. Господин Клаас продал ваш лес спекулянтам, которые распродали его по частям, деревья уже срублены и вывезены. Отец ваш получил триста тысяч франков наличными, ими он расплатился с долгами в Париже, а чтобы совершенно погасить долги, он принужден был перевести выплату ста тысяч франков на покупщиков, за которыми еще остается сто тысяч экю.

Вошел Пьеркен.

— Ну вот, милая Маргарита, — сказал он, — вот вы и разорены, — я предсказывал это, а вы не хотели слушать. Недурной аппетит у вашего отца. Ваши леса он проглотил сразу. Господин Конинкс, второй опекун, теперь находится в Амстердаме, где заканчивает ликвидацию своего состояния, эту-то минуту и выбрал Клаас, чтобы нанести удар. Нехорошо. Я только что написал старику Конинксу, но когда он приедет, все уже пойдет прахом. Вам придется вчинить отцу иск, процесс будет недолог, но позорен, а господин Конинкс не имеет права отказаться от него, таков закон. Вот плоды вашего упрямства. Признаете теперь, сколь я был предусмотрителен, сколь предан вашим интересам?

— А я к вам с хорошими новостями, — сказал молодой де Солис мягким своим голосом. — Габриэль принят в Политехническую школу. Все препятствия к его приему устранены.