Оноре Бальзак - Поиски Абсолюта

В 1828 году событие, благоприятное для Эммануила, вызвало его в Испанию. Хотя при наличии в его роду трех разросшихся ветвей, ему нельзя было, казалось, и помышлять о родовых владениях дома де Солисов, но желтая лихорадка, старость, бесплодие, все капризы судьбы соединились, чтобы наследником титулов и большого состояния сделать Эммануила, последнего в роде. По случайности, какие неправдоподобными кажутся только в книге, дом де Солисов получил графство Ноуро. Маргарита не захотела разлучаться с мужем, которого довольно долго должны были задержать в Испании дела, к тому же ей было любопытно посмотреть замок Каса-Реаль, где мать провела детство, и город Гранаду, колыбель де Соли-сов. Она уехала, положившись в управлении домом на преданность Марты, Жозеты и Лемюлькинье, уже привыкших вести хозяйство. Валтасар, которому Маргарита предложила совершить путешествие в Испанию, отказался под предлогом престарелого своего возраста; но истинной причиной его отказа были несколько работ, уже давно задуманных и манивших его возможностью осуществить все его надежды.

Граф и графиня де Солис-и-Ноуро пробыли в Испании дольше, чем собирались: у Маргариты родился ребенок. В половине 1830 года они очутились в Кадисе, где рассчитывали сесть на корабль, чтобы вернуться во Фракцию через Италию; но здесь они получили письмо, в котором Фелиция сообщала сестре печальные новости. За полтора года отец совершенно разорился. Габриэль и Пьеркен принуждены были ежемесячно выдавать Лемюлькинье деньги на домашние расходы. Старый слуга еще раз принес в дар хозяину свое состояние. Валтасар никого не хотел принимать, не пускал к себе даже своих детей. Жозета и Марта умерли. Кучера, повара и остальную прислугу — всех постепенно рассчитали. Лошадей и экипажи продали. Хотя Лемюлькинье хранил в глубочайшей тайне, как жил его хозяин, можно было думать, что тысяча франков, которую каждый месяц выдавали им Габриэль Клаас и Пьеркен, употреблялась на опыты. Судя по скудной провизии, покупаемой на рынке лакеем, оба старика довольствовались лишь самым необходимым. Наконец, чтобы не допустить продажи отцовского дома, Габриэль и Пьеркен вносили проценты за ту сумму, которую старик, без их ведома, занял под закладную на недвижимость. Никто из детей не имел влияния на старика, у которого в семьдесят лет была такая исключительная энергия, что он заставлял исполнять все свои желания, даже самые нелепые. Только, быть может, Маргарите удалось бы вновь взять власть над Валтасаром, и Фелиция умоляла сестру скорее приехать; она боялась, как бы отец не стал подписывать векселя. Габриэль, Конинкс и Пьеркен, испуганные продолжительностью безумия, уже поглотившего безрезультатно почти семь миллионов, решили не платить долгов Клааса. Это письмо побудило Маргариту изменить план путешествия, она кратчайшим путем отправилась в Дуэ. Ее сбережения и новые богатства позволяли ей еще раз вполне погасить все долги отца; но она хотела большего, хотела повиноваться матери и не допустить, чтобы отец сошел в могилу обесчещенным. Конечно, только она могла повлиять а старика и помешать продолжению его разорительных работ в таких летах, когда, при его ослабевших способностях, нельзя было ждать от него никакого плодотворного руда. Но она желала, не подражая детям Софокла, руководить им без трений в том случае, если отец был близок научной цели, ради которой он столько принес в жертву.

Господин и госпожа де Солис достигли Фландрии в последних числах сентября 1831 года и прибыли в Дуэ утром. Маргарита велела подъехать к дому на Парижской лице, но оказалось, что дом заперт. Сильно дергали за звонок, никто не отвечал. Какой-то купец покинул порог своей лавки, привлеченный стуком кареты г-на де Солиса и его спутников. Многие смотрели из окон, наслаждаясь зрелищем возвращения супругов, которых любили во всем городе, а также уступая чувству смутного любопытства к событиям, которые должен был вызвать в доме Клаасов приезд Маргариты. Купец сказал лакею графа де Солиса, что старый Клаас уже около часу как ушел из дому. Вероятно, г-н Лемюлькинье повел барина прогуляться на городской вал. Маргарита послала за слесарем, чтобы открыть дверь и таким образом избежать сцены, которая могла бы произойти из-за упрямства отца, если бы он, как предупреждала ее Фелиция, отказался впустить ее к себе. Тем временем Эммануил пошел искать старика, чтобы сообщить ему о приезде дочери, а лакей побежал предупредить Пьеркенов. В одну минуту дверь была открыта. Приказав вносить вещи, Маргарита вошла в залу и вздрогнула от испуга при виде стен, до такой степени голых, точно все было выжжено огнем. Великолепная резьба работы Ван-Гуизия и портрет председателя суда были проданы — по слухам, лорду Спенсеру. Столовая опустела, там стояло только два соломенных стула и грубый стол, на котором с ужасом заметила Маргарита две тарелки, два стакана, два серебряных прибора и на блюде остатки копченой селедки, которую, наверно, только что поделили между собою Клаас и его лакей. В одно мгновение обежала она дом, в каждой комнате которого открывалось нестерпимое зрелище наготы, такой же, как в зале и столовой. Идея Абсолюта прошла повсюду, подобно пожару. В комнате отца только и было мебели, что постель, стул и стол, на котором стоял дрянной медный подсвечник с оставшимся от прошлого вечера огарком свечи самого последнего сорта. Бедность достигла таких размеров, что занавесок уже не оказалось на окнах. Самые незначительные домашние предметы, все, что могло иметь хоть какую-нибудь ценность, было продано, вплоть до кухонной посуды. Движимая любопытством, не покидающим нас даже в несчастье, Маргарита вошла к Лемюлькинье, комната которого была такой же голой, как комната хозяина. В полуоткрытом ящике стола она заметила квитанцию ссудной кассы, удостоверявшую, что лакей несколько дней тому назад заложил свои часы. Она побежала на чердак и увидала, что лаборатория полна научными приборами, как прежде. Она велела открыть свои покои, — там отец ни на что не посягнул.

Убедившись в этом с первого же взгляда, Маргарита залилась слезами и все простила отцу. Значит, среди такого опустошительного неистовства его остановили отеческое чувство и благодарность к дочери! Это доказательство нежности, полученное в тот момент, когда отчаяние Маргариты достигло вершины, вызвало душевную реакцию, против которой бессильны и самые холодные натуры. Она сошла вниз, в залу, и ждала там прихода отца, терзаясь все возраставшими ужасными сомнениями. Каким увидит она его вновь? Вероятно, разбитым, одряхлевшим, измученным, ослабевшим от лишений, которые т претерпевал из-за гордости? А сохранился ли у него разум? При виде разграбленного святилища слезы текли г нее из глаз, но она их не замечала. Картины всей ее жизни, ее усилия, бесполезные меры предосторожности, ее детство, мать, счастливая и несчастная, — все, вплоть до улыбки ее маленького Жозефа при виде опустошения в доме, слагалось для нее в поэму, полную душераздирающей скорби. Но и предвидя несчастья, она все же не ожидала развязки, уготованной для увенчания всей жизни ее отца, жизни, одновременно столь возвышенной и столь жалкой. Положение Клааса ни для кого не являлось тайной. К стыду рода человеческого, в Дуэ не встретилось и двух великодушных сердец, чтобы воздать честь настойчивости гениального ученого. Для всего общества Валтасар был человеком, которого надо отдать под опеку, дурным отцом, проевшим шесть состояний, целые миллионы, искавшим философского камня в девятнадцатом веке, в веке просвещения, в веке неверия, в веке и т. п… Его поносили, клеймили прозвищем алхимика, бросали ему в лицо слова: «Хочет делать золото!» Пусть не звучит хвала нынешнему веку, предоставляющему, по примеру всех веков, таланту умирать от равнодушия, такого же грубого, то и в те времена, когда умерли Данте, Сервантес, Тассо e tutti quanti. [10] И все им подобные (итал.). Народы еще медлительней оценивают создания гения, чем короли.