Ромен Гари - Прощай, Гари Купер!

— Да, Джесс. Спасибо, Джесс. Я тоже тебя люблю, Джесс. Только ничего не говори. Все и так очень красиво.

К ним приблизился этот дубина в очках. Подозрительный. Ревнивый. Потому что с ним у нее было что-то личное. В руке он держал термос.

— На, выпей, скотина.

— Поль, хватит уже. Поль. На свете был лишь один настоящий Поль — это Пол Десмонд, труба Дэйва Брубека. Это, конечно, был не Чарли Паркер, но Чарли Паркер отдал концы, героин, вы понимаете, и его труба умолкла. А без него какая тут жизнь, к черту. Когда Чарли Паркер дул в свою трубу, чувствовалось, что что-то наконец падет, что что-то наконец откроется, что что-то наконец окажется там, внутри. Он отпил глоток. Кофе.

— Что вы туда подмешали, приятели? Стрихнин?

— Шевелись.

— Это всего лишь снотворное, Ленни. А! Всего лишь. Он выпил еще. И даже обрадовался. Анастасия. Да, это как раз то, что ему сейчас было нужно: Анастасия. Засыпаешь у нее на руках и больше ничего не чувствуешь.

— Джесс, они тебя за это убьют. Это точно, как то, что Бог существует… в общем, понимаешь, что я имею в виду.

— Они ничего не могут сделать. Им крышка. Поль, покажи ему фотографии. Что ж, давайте теперь рассматривать фотографии. Это — лапа, это — мама, это — Эйфелева башня. Покажи мне свою свистульку, а я тебе — свою. Очкарик подгребает со своим семейным альбомом.

— Еще раз меня так назовешь — и получишь пулю промеж глаз. Вот те раз! Он даже не знал, что говорит. Анастасия начинает действовать. Он взглянул на фотографии. Вот черт. Он онемел от удивления. Ангел и Греческая Судьба у яхты. Ангел рядом с «бьюиком», вместе с Красавчиком и чемоданом. Ангел, Греческая Судьба и Красавчик в «бьюике». Ангел везде, с Ленни, без Ленни. Греческая Судьба один, крупным планом, так, что даже видны его волосатые ноздри. «Бьюик» и «триумф» перед амбаром «Чинзано», словом, весь пикник.

— Вот черт.

— В первый раз Поль находился там, в амбаре. С «Полароидом». Вот так. Ангелу вставил в задницу. Красавчику вставил… просто, вежливо. Греческой Судьбе вставил в задницу. Кранты ему теперь, Греческой Судьбе. Всех — на Мадагаскар. Что они могли сделать? Ничего. Все здесь, голубчики. Вычислены. Сфотографированы. Подписаны.

— Ну, пей же. Он отхлебнул еще глоток. Кофе — это хорошо для тонуса. Анастасия — еще лучше. Он взглянул на нее. Тарзан. Вот кто была эта девчонка, настоящий Тарзан, царь джунглей. И все же она плакала, из вежливости, разумеется. Она даже не сняла для этого свои очки. Верно, чтобы он не заметил, что она плачет.

— Ты — Тарзан, а я — Джейн.

— О, Ленни… Ну, нет. Это было слишком просто. Сначала заводят, затем ломают, пускают кровь, напускают Анастасию, а потом говорят: «О, Ленни…», со слезами на глазах. Чертов Матриархат. Нет, погоди.

— Я хочу тебе сказать кое-что, Джесс. Я никогда еще не трахал девчонки, которая трахается лучше, чем ты. Понимаешь? Удар прикладом в физиономию, еще один. Он их не украл, ему их дали. Приехали: Ленни внизу, на земле, ноль метров над уровнем того самого. Он свалился. Голова трещала — настоящий Таос, но зато полезно для его отчуждения. Он почувствовал руки на своем лице, а потом — как он лежит на спине, а голова — у нее на коленях. Ее колени. Она обнимала его. Он не мог защищаться.

— Прощай, Ленни. Слезы капали ему на лицо. Что, у нее их целый бидон, что ли? Невероятно. Эта мысль вертелась у него в голове. Он все падал, падал. Что здесь делает этот пудель? Эти мерзавцы, они умели дать вам почувствовать, что вы не собака. Ну что, оно уже близко, да? Небо-то? Голубое ведь, подлюга. Плевало оно на всех. Там, наверное, куча греков набилась. Мистер Джонс, никто и не думает спать со своей матерью, хватит того, что она у тебя есть, чтобы ее еще и иметь… Матриархат. Анастасия нагоняла уже вскачь. Он вытаращил глаза, пытаясь высмотреть там, наверху, кого-нибудь или что-нибудь; но нет, ничего, одна синь, ни следа Гари Купера, то есть того, настоящего…

— Когда ты кончишь играть в «Снятие с Креста», Джесс. Пора линять. Она вложила две фотографии в руку Ленни. На одной она нацарапала: «Вы найдете еще десяток ваших фотографий на яхте», подпись: «Комитет действия. Джесс Донахью». Они уже запихивали добычу в «паккард» братьев Дженнаро, Она села в «порше», за ней — Карл Бём, Жан и Чак. Поль сел за руль.

— Секунду, Она вышла, достала из чемодана десять банкнот по тысяче долларов и сунула их в карман Ленни. Подождала, пока они снимут форму и спрячут винтовки. Такое, уж точно, случилось впервые: чтобы личное оружие, которое каждый юный швейцарец, отслужив в армии, хранил при себе, применялось для борьбы с капиталом… Винтовки, наверное, сгорали со стыда, им никогда уже не стать прежними. Жан разглядывал его, куря сигарету.

— Вам бы нужно вернуться в Америку, обоим.

— Спасибо. Это то, что называешь «есть еще социальное предназначение», полагаю. Или это из-за миллиона, который я нашла для Комитета действия?

— Ты никогда ничего не забываешь, Джесс… В конце концов, ты его любишь или нет?

— Я и своего отца тоже любила. Я не хочу играть в дочки-матери. Я вовсе не собираюсь превратиться в мужественную женщину. Да, я его люблю. И это значит лишь одно: я не желаю больше ничего слышать о любви. Я также отказываюсь иметь дело со своим «Я». Ему, этому «Я», уже надоело. Я оставляю царство «Я». Хватит роскошных хором и принцесс, мечтающих о внешнем мире. Хватит этого сволочного царства. Там все провоняло.

— Мои родители тебя давно ждут. Тебе там будет хорошо.

— Недели две, не больше.

— А потом?

— Берлин. Я знаю одного парня, из социалистов. Поеду с Карлом Бёмом. Если все устроится, останусь в Германии.

— Точно. У них самый высокий уровень жизни в мире, уже не знают, куда деваться, бедные. На вот, возьми.

Он сунул пачку банкнот в карман ее пиджака.

— Потом все с Карлом подсчитаете. Твои расходы. Она открыла дверцу «триумфа».

— О'кей!

— Нет, Джесс, поезжай с ними. Так безопаснее. Не забывай, они ведь еще не видели фотографий.

— Оставь «триумф» у «Атлантического кредита». Мне нужно забрать там бумаги отца.

— Ну, вы едете, черт бы вас побрал?! — заорал Поль. Она села в «порше». Карл Бём чем-то смахивал на Радека, который в 1930-м пустил знаменитый революционный лозунг цели, которая оправдывает средства: «У хорошей хозяйки все должно идти в дело, даже помои». Правда, Сталин его все равно расстрелял, наверное, ему не нужен был лишний мусор, ему хватало себя самого. «Порше» выехал на дорогу. Накидка цвета хаки, жиденькие волосики, едва прикрывающие будущую лысину, золотисто-русая борода и очки в металлической оправе — Карл Бём имел ту «неизменно яркую» внешность интеллектуалов, которые обладают огромным, правда чисто теоретическим, опытом в реальности.

— Кто будет распределять? — спросил Поль.