Решад Нури Гюнтекин - Листопад

К своим новым обязанностям Али Риза-бей отнесся с присущей ему серьезностью. Однако через несколько недель Али Риза-бей, к великому своему огорчению, убедился, что уже опоздал. Возможно, Леман и была добропорядочной девушкой, но ее дурно воспитали, она держалась чересчур развязно, позволяя себе рискованные шутки с сослуживцами.

Несколько раз Али Риза-бей пробовал делать ей замечания. Она выслушивала и соглашалась с ним, казалась даже смущенной, но не проходило и получаса, как все начиналось сызнова.

Однажды, не выдержав, Али Риза-бей отчитал ее. Леман тотчас вспылила, сказав, что не нуждается ни в чьих наставлениях. Конечно, она очень благодарна Али Риза-бею за то, что он устроил ее на работу, однако это не дает ему права постоянно вмешиваться в ее жизнь и читать нотации…

Старик покачал головой и горько усмехнулся. «Ну что ж, поступай как знаешь, дитя мое, — сказал он ей. — На меня, старика, не сердись!»

С того дня он перестал с ней разговаривать, стараясь ее избегать. А если ему случалось быть свидетелем недостойного поведения Леман, то винил он во всем только себя: «Сам виноват, — ведь я ее сюда привел…»

Последние десять дней Леман почему-то не появлялась на работе. Может быть, заболела?.. Однако справляться о ней Али Риза-бею не хотелось.

В коридоре он увидел незнакомую женщину небольшого роста, в черном, уже изрядно поношенном чаршафе.

— Добро пожаловать, хемшире-ханым! [3] Хемшире-ханым (букв.: госпожа-сестрица) — вежливое обращение к женщине, принятое в простонародье. Чем могу быть полезен? — спросил Али Риза-бей, не глядя на нее.

Женщина не отвечала. Али Риза-бей с беспокойством посмотрел на ее бледное, осунувшееся лицо, заглянул в распухшие от слез глаза. Казалось, будто несчастную женщину трясет лихорадка.

— Что-нибудь случилось с вашей дочерью? — с тревогой спросил он, забыв про свою обиду на Леман.

— Леман жива-здорова… Только уж лучше бы она померла! — воскликнула женщина и, не сдержавшись, разрыдалась.

Когда Али Риза-бей узнал, в чем дело, он не мог в душе не согласиться со старухой матерью: да, пожалуй, действительно было бы лучше, если бы Леман умерла, чем переносить такой позор…

Девчонку соблазнил директор компании, Музаффер-бей… Десять дней назад Леман сказала, что у подруги свадьба, надо ехать на Принцевы острова, и упросила мать разрешить ей погостить там три-четыре дня… А оказалось, что эти дни она провела в больнице, где ей сделали аборт!.. Вчера привезли домой чуть живую… Уж потом мать узнала от чужих людей всю правду.

У Али Риза-бея ноги подкосились от волнения. На лице у бедняги были написаны неподдельные ужас, страх и даже стыд, словно это он виноват в совращении несчастной девушки.

— Вах-вах-вах! — в полной растерянности бормотал он.

— Кроме вашей милости, у нас никого нет! — начала причитать старая женщина, порываясь броситься ему в ноги. — Что мне теперь делать? Научите, помогите! Ведь у вас тоже дети…

Говоря откровенно, Али Риза-бея расстроила эта история совсем не потому, что какой-то распутник соблазнил девчонку; он винил себя только в одном: ведь не устрой он Леман сюда на работу, ничего бы не случилось! Понятно, что старая женщина прибежала именно к нему. У них никого близких нет, а он все-таки друг их семьи. Кто же, как не он, накажет обидчика?

Али Риза-бей постарался взять себя в руки и успокоить убитую горем старуху.

— Хемшире-ханым, я, конечно, не могу вам сказать: «Успокойтесь, все образуется!» Я ничего вам не обещаю, но постараюсь сделать все от меня зависящее. Уверен, Музаффер-бей обещал жениться на Леман. Он искупит свою вину… Не надо убиваться… Поверьте, люди по своей природе добры!..

Конечно, Али Риза-бей поседел на государственной службе, ему ли не знать людей, однако мать Леман, простая, необразованная женщина, не поверила ему и ушла в слезах, так и не найдя утешения.

Вот еще новая забота на его голову!.. Надо, не медля ни минуты, идти и говорить с Музаффер-беем. Ведь если директор компании совратил девушку, которую он, Али Риза-бей, устроил на работу и все это время опекал, то получается, что сам он играет в этой истории неприглядную роль сводника. Только чистосердечное раскаяние Музаффера спасет его, Али Риза-бея, честь и успокоит его совесть.

Несколько месяцев назад ему увеличили жалованье на десять лир, и он случайно услышал, как один сослуживец, отпетый негодяй и пьяница, съязвил, сказав за его спиной: «Пока у нас благодетель не объявится, нам жалованье вряд ли повысят!» Тогда Али Риза-бей не придал значения этим словам, но теперь он понял, что хотел сказать этот тип! Ну как тут можно остаться спокойным?.. Конечно, не все столь наивны, как он. Многие уже давно заподозрили, что между Музаффером и Леман существуют какие-то отношения, и, наверное, решили, что все это подстроил Али Риза-бей… Можно представить, что сослуживцы говорят теперь про него. Они только ради приличия продолжают относиться к нему с почтением…

Неужели он, честно доживший до седин, должен терпеть такой позор? И тут Али Риза-бей вдруг подумал: «Не плюнуть ли на все и не оставить ли службу без всяких объяснений с Музаффером?» Впрочем, это пустая затея. Тому, у кого «в разрушенном доме жена и малые чада», не следует рисковать службой. А впрочем, он верил: все обойдется, директор поступит как подобает честному человеку…

Будто назло, день выдался очень суматошный. Около Директорской двери без конца толклись люди, его кабинет напоминал улей. Али Риза-бей боялся, что если он сразу не поговорит с Музаффером, то потом уже не решится идти к нему. Он представил, как будет казнить себя, мучаясь всю ночь от бессонницы, и твердо решил домой не уходить и во что бы то ни стало дождаться директора.

Работа валилась из рук. До вечера он просидел за своим столом, обдумывая слова, которые скажет Музаффер-бею. От тревожных мыслей у бедного старика на глаза навертывались слезы, и он торопливо вынимал платок, чтобы незаметно смахнуть их.

И зимой и летом, независимо от того, были у него дела или нет, Али Риза-бей являлся на работу точно в девять. Но по вечерам он, как правило, не уходил вместе со всеми, а частенько засиживался допоздна. Поэтому, увидев его, директор не удивился.

— Опять вы, мой ходит, заработались, — пожурил он своего бывшего учителя. — Совсем себя не жалеете… Работа и до завтра подождет.

Музаффер-бей знал, что лаской и уважением старого служащего не испортишь, — он от этого не возгордится и на шею не сядет. Поэтому Музаффер относился к нему не так, как к другим подчиненным. И на этот раз, увидев старика в дверях кабинета, он, по своему обыкновению, почтительно встал, заботливо усадил его в кресло, предложил закурить.