Густав Майринк - Вальпургиева ночь

В паузах между картинами проступал темно-коричневый древесный узор старого, изъеденного червями шкафа – настоящее, казалось, хотело напомнить о своем существовании.

В памяти Поликсены остались только события, случившиеся после ее побега из Далиборки; она тогда долго блуждала по улицам, потом вернулась на липовый двор к домику смотрителя и до утра просидела с теряющим сознание от сердечных судорог возлюбленным, твердо решившись никогда больше не покидать его; все бывшее до этого: детство, монастырь, старики и старухи, пыльные книги и другие скучные, пепельно-серые предметы – все это казалось теперь невозвратимо потерянным, словно было пережито не ею, а мертвым, бесчувственным портретом.

Сейчас из-за черных кулис ее памяти доносились слова и призрачной чередой скользили образы последних дней…

Поликсена снова слышала речь актера, подобную той, в Далиборке, только еще более пронзительную, еще более страшную, обращенную к предводителям «таборитов», к ней и к Отакару. Это было в грязной комнате какой-то старухи по имени Богемская Лиза. Мерцала мутная лампа. Несколько мужчин сидели вокруг и слушали одержимого. Как и тогда в Далиборке, они принимали его за гусита Яна Жижку. Отакар тоже верил в это.

Она одна знала истину: это было, конечно, нечто иное, как бы воспоминание древней забытой легенды, которое перешло от нее к актеру и, обретая новую жизнь, превратилось в какую-то эфемерную действительность. Но вот что странно: магическое авейша исходило от нее, однако ни сдерживать, ни направлять этот процесс она не умела – авейша действовало самостоятельно, и только на первый взгляд казалось, что оно подчиняется ее приказам; оно лишь рождалось в ее груди, но направляла его чужая рука. Возможно, невидимая рука безумной графини Поликсены Ламбуа.

«А так ли, – терзали ее уже в следующую минуту сомнения, – может, это молитва того голоса в липовом дворе привела в действие магическую силу авейша – чтобы погасить страсть Отакара?» Собственные желания Поликсены умерли. «Отакар должен быть коронован, как он в своей любви ко мне жаждет этого; пусть на один краткий миг». Отныне это было ее единственным желанием. Но и оно питалось от корня древней кровожадной породы пироманов, через нее заявляющей свои вампирические права на участие в ужасах грядущих событий. По речи и жестам актера она видела, как легенда о гусите Яне Жижке, постепенно набирая силу, неудержимо заполняет действительность; озноб пробегал по ее телу.

Поликсена уже предвидела развязку: призрак Яна Жижки поведет одержимого на смерть.

Образы ее предчувствий один за другим завихривались магическим авейша в мир вещественного, чтобы стал наконец реальностью воздушный замок ее возлюбленного. Вот Зрцадло голосом Яна Жижки отдает приказ о короновании Отакара; эти пророческие слова он скрепляет вторым приказом: дубильщик Станислав Гав-лик должен собственноручно изготовить из его кожи барабан; и он вонзает – себе – в сердце – нож.

Следуя распоряжению, Гавлик склоняется над трупом актера…

Охваченные ужасом, мужчины разбегаются. Только ее это зрелище неумолимо держит в дверях: безумная графиня хочет видеть – хочет видеть все. Наконец, наконец дубильщик доводит до конца свою кровавую работу…

Перед Поликсеной возник следующий день… Часы пьянящей всепожирающей любви приходили и уходили.

Отакар держит ее в объятиях и говорит о приближающихся временах счастья, роскоши и власти. Он хочет ее окружить всем блеском земным. Не будет каприза, которого бы он не исполнил. Его поцелуями фантазия рвала цепи реальности. Из хижины на липовом дворе вырастал – дворец, воздушный замок, воздвигнутый ради нее. Он прижал ее к себе, и она почувствовала, что восприняла его кровь и будет матерью. Она знала, что этим он делает ее бессмертной, что страсть даст росток настоящей любви – из тлена заколосится нетленное: вечная жизнь, которую один рождает в другом.

Ее опять окружают циклопические образы восстания: мужчины с железными кулаками, в синих блузах, с багряными повязками на рукавах.

Это личная охрана.

По примеру старых таборитов охранники назывались «братья горы Хорив [27]».

Ее с Отакаром несут по увешанным красными флагами улицам.

Как кровавая дымка, колышутся полотнища вдоль древних стен.

И вой бешеной толпы с факелами:

– Да здравствует Отакар Борживой, король мира, и его жена Поликсена!

Имя Поликсена кажется ей чужим, словно относится не к ней, и все равно ликующий триумф переполняет ее – это безумная графиня жадно наслаждается рабским преклонением толпы.

Впереди в дьявольском хохоте рассыпался барабан дубильщика Гавлика; человек-тигр, он идет во главе, скаля зубы в каком-то первобытном экстазе.

Из соседних переулков доносились предсмертные крики и шум побоища: истреблялись разрозненные группки сопротивляющихся.

Она догадывалась, что все происходит по немому приказу сумасшедшей графини, и была рада видеть руки Отакара незапятнанными.

Вот он – опирается на головы несущих его мужчин; лицо совсем белое. Глаза закрыты.

Так они поднимаются по замковой лестнице к Собору. Процессия Безумия.

Поликсена пришла в себя; вместо воспоминаний ее вновь окружали голые стены ризницы, узор старого шкафа виден совсем отчетливо.

Перед ней простертая Божена – целует подол ее платья; на лице служанки не заметно ни малейшего следа ревности или боли. Только радость и гордость.

Грозно ударил колокол, пламя свечей заколебалось. Поликсена торжественно вступила в неф Собора.

Вначале она была как слепая, но постепенно стала различать серебряные канделябры под желтыми и красными огоньками свечей…

Потом черные люди боролись между колонн с какой-то белой фигурой – силой гнали к алтарю.

Священник. Он должен их обвенчать.

Он отказывается, защищается, поднимает Распятие.

Потом – крик. Падение.

Его убили.

Сумятица.

Ожидание. Шепот. Мертвая тишина.

Потом двери церкви распахнулись. Факельный, свет падает снаружи.

Кроваво мерцает орган.

Приволокли какого-то человека в коричневой рясе.

С волосами как снег.

Поликсена узнала его: это тот самый монах из склепа Святого Георгия, который рассказывал истерию вырубленной в черном камне фигуры: «мертвая, несущая под сердцем змею вместо ребенка».

Он тоже отказывается идти к алтарю!

Страшные руки протянулись к нему.

Он кричит, умоляет, указывает на серебряную статую Яна Непомука. Руки опускаются. Слушают. Совещаются.

Ропот.

Поликсена угадала: он готов обвенчать их – но только не перед алтарем.

«Он спас свою жизнь, – понимает она, – но лишь на несколько часов. Он будет убит, как только благословит нас».