Александра Анненская - Трудная борьба

Леля не привыкла возражать матери, не привыкла рядом с ее мнением защищать свое собственное. Она опустила голову и замолчала, стараясь скрыть слезы, навертывавшиеся на глаза ее, но, между тем, объяснения матери не только не удовлетворили ее, а напротив, вызвали в душе ее смутно неприятные чувства, возбудили в голове ее множество неотвязных вопросов.

«Учиться, приобретать знание об интересующих предметах могут только бедные девушки, но ведь бедным не на что нанять учителей, не на что купить книг, им даже и времени нет: они, как Оля, с ранних лет начинают работать. Какие же женщины будут учиться? Предоставить это мужчинам? Но с какой же стати? С какой стати они будут понимать все, что делается кругом, а я должна только нравиться? Да и кому нравиться? Вот я, в блузе и в папильотках, нравлюсь Оле и она мне нравится, и по моему, все в ней мило: и прическа, и темненькое платьице — все гораздо милее, чем у кузины Жюли, которую мама всегда ставит мне в пример. От книг лицо побледнеет, делаются морщины? А отчего же княжна такая бледная, и у нее такие морщины около глаз: она ведь ничего не читает, кроме модного журнала? Надо приобретать приятные таланты? Хорошо, кому они приятны, а когда я терпеть не могу музыки, и к пению у меня нет никакой способности… Заставляют меня играть и петь при гостях, но, наверно, это никому не доставляет удовольствия, — все слушают только от скуки… И ради этого я никогда не буду знать того, что знают другие, что знает Оля! Она говорит, что стала учиться, чтобы понимать разговоры Мити и его товарищей, чтобы они не считали ее глупее себя. Значит, меня они всегда будут считать глупой? Значит, я буду нравиться только тем, кому нравятся глупые?…»

Вот какие мысли, какие вопросы засели в кудрявую головку Лели и не давали ей покоя. Она не смела откровенно высказать матери все свои сомнения, не смела повторить просьбу, на которую раз получила отказ, а между тем покориться в этом, как она покорялась во многом другом, казалось ей слишком тяжело. Она решила высказать свое недоумение Оле, просить ее совета.

— Странно, — с горькой усмешкой заметила Оля: — тебе нельзя учиться потому, что ты богата, мне — потому, что я бедна.

— Но ведь ты же учишься, несмотря на свою бедность! — с нетерпением вскричала Леля. — Не могу ли же и я учиться, несмотря на свое богатство?

— Попробуй, я охотно помогу тебе.

Девочки условились, что Оля купит Леле все необходимые книги и каждый раз, приходя по утрам, станет объяснять ей непонятное в этих книгах, а Леля в течение дня будет читать что нужно, заучивать наизусть, по возможности проделывать разные письменные упражнения.

С этих пор утренние свидания девочек проходили не в разговорах, а в серьезных занятиях. Англичанка-гувернантка сначала несколько встревожилась этой переменой, боясь, чтобы «эта бедная мещанка», — как в доме генеральши называли Олю, — не сообщила бы чего-нибудь вредного «барышне». Чтобы успокоить ее, Леля должна была объяснить ей содержание книг и пообещать, что чтение их не помешает ни ее урокам музыки, ни другим занятиям. И действительно, девочка ухитрялась учиться почти незаметно для окружающих: она решала геометрические задачи, пока ей причесывали голову, на прогулке или за обедом мысленно повторяла Олины объяснения, ложась спать, клала книгу под подушку и читала или поздно вечером, когда надзирательница уже сладко похрапывала, или утром, проснувшись пораньше. Способности у нее были необыкновенно богатые. Оля не могла надивиться, как легко она схватывает и быстро запоминает то, что не только ей самой, но даже Мите давалось с большими трудами, с большими усилиями. Правда, иногда, от непривычки к напряженной умственной работе, она скоро уставала и еще чаще скучала занятиями, хотела перескочить через какой нибудь отдел, казавшийся незанимательным, и скорее дойти до интересного, так что Оле, как учительнице, приходилось насильно заставлять ее не забегать вперед.

— Нет, Леля, — серьезным голосом говорила она: — так я не хочу заниматься. Учи все по порядку, иначе выйдет путаница. О том, что пойдет дальше, я теперь не скажу тебе ни слова: если ты не хочешь говорить о сегодняшнем уроке, так закроем книгу — и кончено.

— Господи, какая строгая! — хохотала Леля, обнимая подругу: — поступай ко мне в гувернантки вместо мисс Розы: ты ее вылитый портрет! Ну, извольте объяснять, сударыня — я с почтением слушаю вас.

Она смеялась, делала гримасы, а в конце концов все-таки подчинялась влиянию Оли и с удвоенным старанием, «чтобы поскорей избавиться», проходила неинтересный отдел.

Бывали, впрочем, дни, когда девочки оставались не совсем довольны друг другом: это случалось обыкновенно после того, как Леле приходилось проводить несколько вечеров в гостях или в театре. Заснувши поздно, она вставала на другой день утром заспанная, ленивая, капризная. Оля сердилась на ее невнимательность, ее зевоту и потягиванья. Леля была не в расположении духа выносить замечания подруги и говорила ей колкости. Дело доходило до ссоры, которая, впрочем, не была продолжительна и по большей части кончалась слезами обеих: Леля плакала о том, что она глупа, ничего не понимает, что Оля ее презирает; Оля плакала о том, что рассердилась на бедняжечку, которая, конечно, не может заниматься, когда ей не дают спать по ночам. Иногда размолвки выходили и другого рода: случалось, что какой-нибудь выезд, какой-нибудь особенный наряд пленяли Лелю до того, что она несколько дней сряду не могла думать ни о чем другом, и на вопросы Оли, что ей объяснить из геометрии, отвечала: «это все пустяки, ты лучше меня послушай»… и начинала бесконечные описания какого-нибудь пикника, детского маскарада или необыкновенно интересной театральной пьесы. Леля с увлечением рассказывала, сколько было экипажей, кто из знакомых с кем сидел, кто ехал впереди, у кого какого цвета были лошади; говоря о маскараде, она не пропускала ни одной подробности в костюме своих знакомых и в своем собственном; передавая содержание театральной пьесы, она подражала актерам, старалась говорить их голосом, повторять их жесты. Оле надоедало слушать описание удовольствий, в которых сама она не могла принимать участия, да и боялась она, что Леля слишком увлечется ими, слишком отстанет от серьезных занятий. Она высказывала свое мнение подруге, та сердилась, находила, что она недобрая, не сочувствует ее радостям, и дулась несколько минут; потом, быстро забыв обиду, снова принималась за свои рассказы. Оля слушала их нахмурившись, и в душе решала, что перестанет ходить к Леле, если это будет продолжаться; но вот — проходило несколько дней, Лелино увлечение исчезало, она опять хваталась за книги и опять приводила молоденькую учительницу в восторг своею сообразительностью и отличною памятью.