Льюис Синклер - Элмер Гентри

- Мистер Гентри, - сказал Эндрю Пенджилли, - отчего вы не верите в бога?

Единственным, что еще удерживало Фрэнка Шалларда в лоне церкви, была, как ему казалось, дружба с доктором Филиппом Мак-Гарри из Арборской церкви. Что же касалось его толстушки Бесс и трех чинных отпрысков, их он горячо любил, а еще больше жалел и в общем не сомневался, что сможет их содержать, работая и в другом месте.

Мак-Гарри не мог похвастаться ни выдающейся ученостью, ни блистательным красноречием, ни особыми добродетелями, но в нем удачно сочетались доброта, здоровый юмор, стремление к справедливости, подкрепленное здравым смыслом, и именно те черты настоящего товарища, которые Профессиональные Добродеи города Зенита - будь то лица духовного звания или обувные фабриканты - столь тщетно и кощунственно пытались изобразить шумными возгласами, громоподобными раскатами хохота и дружескими похлопываниями по плечу. Женщины доверялись его силе и чувству чести; дети не стеснялись его; мужчины поверяли ему свои тайные печали, а он предпочитал не ужасаться, а помогать.

Фрэнк его обожал.

Холостяк Мак-Гарри стал в доме Фрэнка своим человеком. Он знал, где хранится ломик для льда и где термосы для пикников; он так же естественно и просто, как Фрэнк, шел после поздних ужинов на кухню мыть посуду, а если, приходя, не заставал Бесс и Фрэнка дома, то поднимался в детскую, и родители, возвращаясь, заставали вопиющую картину: никто из детей не спит, хотя час неслыханно поздний, а Филипп сидит и преспокойно рассказывает им свои охотничьи приключения в Монтане, Аризоне и Саскачеване.

Именно так обстояло дело и в этот вечер. Фрэнк и Бесс вернулись домой с молитвенного собрания. Что касается самого Филиппа Мак-Гарри, то его молитвенные собрания, как правило, не затягивались. Многие говорили, что эти собрания - столь же неподобающая форма религиозной рекламы, как и Веселые Воскресные Вечера Элмера Гентри, но, если Мак-Гарри тоже имел обыкновение заставлять людей напевать себе: "И веселей, веселей, веселей" по всякому более или менее подходящему поводу, кроме разве что похорон, - он хотя бы не требовал, чтобы они при этом надрывали себе глотки…

Из детской они спустились в гостиную пасторского домика с веселенькими ситцевыми занавесками - гостиную, в то же время похожую на кабинет ученого из-за тяжеловесных и чопорных томов по социологии, принадлежащих хозяину. Фрэнк утонул в глубоком кресле, покуривая трубку (несмотря на все старания, он все равно выглядел при этом, как юный преподаватель колледжа который курит лишь для того, чтобы доказать, какой он зрелый мужчина). Мак-Гарри расхаживал по комнате. В споре у него была привычка размахивать для вящей убедительности своих доводов каким-нибудь мелким предметом домашней обстановки: каминными щипцами вазочкой, книгой, настольной лампой - привычка, которая не только казалась, но и в самом деле была довольно опасной.

- Ох, просто никуда я сегодня не годился на молитвенном собрании, - проворчал Фрэнк. - Черт побери, не могу больше притворяться, будто мне страшно интересно слушать, как старая миссис Бизом рассказывает, что бог для нее - великое утешение в ее печалях! Можете быть уверены: сама старуха Бизом не слишком великое утешение для своей невестки в ее печалях! И при всем при том просто не могу собраться с духом и сказать ей - после того, как она тут порхала среди ангелов, хвастаясь направо и налево о том, что Иисус в ней души не чает, - просто не хватает духу взять и сказать ей: "Послушайте вы, сестрица, вот что я вам скажу, скаредная, кляузная старая ведьма…"

- Ай-ай, Фрэнк! - не слишком укоризненно произнесла Бесс.

- "…ступайте сейчас домой, забудьте о том, каким успехом вы пользуетесь на небесах, да попросите-ка прощения у сына и невестки за то, что вы их истерзали, пытаясь перекроить по своему фасону в таких же, как вы, тошнотворных святош!"

- Фрэнк!

- Да пусть его, Бесс! - сказал Мак-Гарри. - Если бы священник не имел возможности хоть изредка сказать пару теплых слов по адресу своей паствы, никто не выдержал бы, разве что Иоанн-великомученик, но, между прочим, ручаюсь, что этот милый Иоанн был не слишком силен по части еженедельных служб и посещения прихожан на дому!

- И еще, - продолжал Фрэнк. - Завтра у меня панихида. Хороним Генри Семпа. Вес - двести восемьдесят фунтов от шеи до пят и всего три унции от шеи и выше. Дивный гражданин и дивный христианин свято верил, что после Джорджа Вашингтона самый великий человек на свете - Уоррен Г. Гардинг. Я убежден, что он никогда не бил свою жену. Достойный член прихода. Пришла жена заказать панихиду, рассказывает, как умирал Генри, плачет в три ручья, а потом ушла, смотрю в окно: шагает себе по улице и уж очень как-то заметно повеселела… Да, Генри был оплот отечества; к нему нужно относиться с почтением, господа интеллигенты. А по некоторым словам его вдовы, у меня есть полнейшее основание заключить, что они с муженьком каждый год надували правительство на каждом центе подоходного налога. И вот завтра мне предстоит удовольствие расписывать его друзьям, что это был за образец нравственности и титан мысли и как сломлена - нет, просто раздавлена горем его бедная вдовушка. Ха! Как бы не так! Или я ничего не понимаю в людях, или не пройдет и шести месяцев, как она будет снова замужем, - и если я завтра сумею понравиться ей на панихиде, то, быть может, еще заработаю на венчании. О боже, Фил, что за лживое ремесло у священника, сколько тут сделок с совестью!

То был, наверное, их сотый спор на эту тему.

Мак-Гарри размахивал диванной подушкой, которой затем предпочел сумочку Бесс (Бесс попыталась сделать равнодушное лицо), и стал кричать:

- Неправда! А я вот слышал, что сказал один известный нью-йоркский священник. Все, говорит, знаю: и как несовершенно духовенство и сколько в неге проникает посредственных людишек - и все-таки, если б у меня была тысяча жизней, я бы все равно в каждой из них хотел быть только служителем господним, тем, кто несет человечеству философию Иисуса. А единственной организацией, в которой мы можем трудиться сообща, открывая людям евангелие, является пока что при всех ее недостатках именно всеобщая церковь. И, может быть, Фрэнк, деточка, это твоя вина, а не церкви, если ты до того боишься своих прихожан, что лжешь на панихидах! Я, например, не лгу, будь уверен!

- Это ты будь уверен, Фил, моя радость: лжешь как миленький. Просто не замечаешь! Ты знаешь, что делаешь? Гипнотизируешь себя, вот и все. Внушаешь себе, что каждый ненаглядный покойничек был при жизни образец добродетели, ну и начинаешь разливаться соловьем.

- А может, он и был образец.

- Ну еще бы! А может, каждый бандит был чудо храбрости, а аферист - пример доброты к людям, исключая тех, кого он грабил. Но я лично не чувствую особого восторга, когда мне платят деньги за то, что я расхваливал бандитов и аферистов, и почтенных ростовщиков и обжор, вроде Генри Семпа, наставляя молодежь следовать их примеру. Мы таким образом поддерживаем варварскую общественную систему, - а ведь мы, священники, за нее не меньше в ответе, чем юристы, и политики, и солдаты, и даже учителя. Ну нет, благодарю. Я все-таки распрощаюсь с церковью! Подумать! Священник находит религию, находит спасение, находит честность и теряет сан! Вот тогда-то я и познаю наконец радости очищения, о которых вы, методистики, столько толкуете!