Ханс Фаллада - Волк среди волков

Правда, фройляйн Ютта фон Кукгоф, наверное, заметила бы по этому случаю, что цыплят по осени считают.

Вольфганг Пагель смотрел то в один конец темной улички возле Виттенбергплац, то в другой. Изредка еще попадались спешившие домой прохожие. Было самое начало первого. Позади, там, где в белесоватом свете ширилась площадь, стоял, прислонясь к стене дома, какой-то человек. Спекулянтская кепка, во рту сигарета, руки, несмотря на летнюю жару, засунуты в карманы — словом, все как полагается.

— Вот он, — сказал Вольфганг и мотнул головой. Его вдруг зазнобило ведь он так близок к цели. Волнение и тревога овладели им.

— Кто это? — спросил Штудман довольно равнодушно. Скучная штука, когда тебя, смертельно уставшего, тащат ночью через весь Берлин и в результате показывают человека в спекулянтской кепке.

— Стремный, — сказал Вольфганг без всякого сочувствия к усталости своих спутников.

— Делает честь вашему знанию Берлина! — сердито воскликнул ротмистр фон Праквиц. — Это, без сомнения, страшно интересно, что такого субъекта зовут стремным, — но не будете ли вы так добры, наконец, объяснить нам, что вы, собственно говоря, затеяли?

— Сейчас! — отозвался Пагель, продолжая вглядываться.

Стремный свистнул и исчез в свете Виттенбергплац, а где-то совсем рядом с тремя мужчинами скрипнул ключ в воротах, но никто не появился.

— Они заперли входную дверь; дом все тот же, номер семнадцать, пояснил Пагель. — Вон идут полицейские. Пройдемся пока вокруг площади.

Однако ротмистр взбунтовался. Он топнул ногой и запальчиво воскликнул:

— Я отказываюсь, Пагель, участвовать в этих глупостях, вы должны нам сию же минуту объяснить, что вы затеяли! Если это что-нибудь сомнительное, тогда покорно благодарю! Откровенно говоря, я очень хотел бы лечь спать, да и Штудман, верно, тоже.

— Что такое стремный, Пагель? — мягко спросил Штудман.

— Стремный, — с готовностью пояснил Пагель, — это человек, который стоит на страже и следит, не идет ли полиция, и вообще все ли спокойно. А тот, который только что запер входную дверь, это зазывала, он зазывает гостей наверх…

— Значит, там что-то запрещенное! — воскликнул ротмистр еще запальчивее. — Очень благодарен вам, уважаемый господин Пагель, но на меня не рассчитывайте! Я не желаю иметь дело с полицией, тут я придерживаюсь старомодных взглядов…

Он замолчал, так как приближались двое полицейских. Они брели рядом, один — плечистый верзила, другой — низенький толстяк, под его подбородком темнел ремешок от каски; тихонько звякали цепочки, на которых висели резиновые дубинки. Стук подбитых гвоздями башмаков, подхваченный каменными стенами, раздавался в ночи.

— Добрый вечер, — сказал Пагель вполголоса, вежливо.

Только верзила, ближайший к ним, слегка повернул голову. Но он не ответил. Медленно проследовали мимо блюстители порядка. И вот уже издали донесся стук подбитых гвоздями башмаков, врываясь в молчание этих трех людей. Затем полицейские свернули в Аугсбургерштрассе, и Пагель с облегчением расправил плечи.

— Да, — сказал он, почувствовав, как сердце стало биться ровнее, ибо до последней минуты боялся, что возникнет какое-нибудь препятствие. — Теперь они прошли, и мы можем подняться наверх!

— Едем домой, Штудман! — заявил ротмистр с досадой.

— А что там наверху? — спросил Штудман, кивнув головой на окна неосвещенного дома.

— Ночной клуб, — ответил Пагель и посмотрел в сторону Виттенбергплац. Стремный снова вынырнул из светового квадрата площади, и все так же — руки в карманах, сигарета в углу рта, — медленно зашагал по улице.

— Фу, дьявол! — воскликнул ротмистр. — Значит — раздетые бабы, дешевое шампанское, голые танцовщицы, я так и знал! Я сразу же решил, что будет именно это, когда увидел вас. Идемте, Штудман.

— Ну что же, Пагель? — спросил Штудман, не обращая внимания на ротмистра. — Это верно?

— Ничего подобного, — отвечал Пагель. — Рулетка! Самая обыкновенная рулетка.

Стремный остановился в пяти шагах, под фонарем, и, насвистывая с глубокомысленным видом "Муки, назови меня Шнуки!", глядел вверх. Пагель понял, что стремный подслушивает, что он, худший из посетителей игорных притонов, узнан, и боялся, что его не впустят.

Раздраженный задержкой, помахивал он зажатой в руке пачкой денег.

— Рулетка! — воскликнул ротмистр удивленно и сделал шаг к Пагелю. Разве она разрешена?

— Рулетка? — изумленно повторил за ним и Штудман. — И с помощью подобного жульничества, Пагель, вы и пытаете судьбу?

— Игра ведется честно, — вполголоса возразил Пагель, не спуская глаз со стремного.

— Нет на свете человека, который признал бы, что его надувают, отозвался Штудман.

— Я, когда-то давно, еще желторотым лейтенантом, играл в рулетку, мечтательно проговорил ротмистр. — Может быть, мы все-таки заглянем туда, Штудман? Разумеется, я не поставлю ни пфеннига.

— Да уж не знаю, — нерешительно ответил Штудман. — Наверно, все-таки жульничество. И потом вся эта мрачная обстановка, понимаешь, Праквиц, пояснил он с некоторым смущением, — я, разумеется, время от времени тоже играл в азартные игры. И мне не хотелось бы… говорят — лиха беда начало… а в моем сегодняшнем состоянии.

— Да, конечно, — согласился ротмистр, однако не уходил.

— Значит, идем? — спросил своих колеблющихся спутников Пагель.

Они вопросительно переглянулись, им и хотелось и не хотелось, они боялись жульничества, а еще больше боялись самих себя.

— Вы же можете просто посмотреть, господа! — сказал стремный, волоча ноги и небрежно сдвинув на затылок кепку. Он подошел ближе. — Простите, что я вмешиваюсь.

Он стоял, подняв к ним бледное лицо, темные мышиные глазки испытующе перебегали с одного на другого.

— За это денег не берут. Учтите, господа, ни залога, ни вешалки, ни алкоголя, ни женщин… только солидная игра…

— Ну, я иду наверх, — решительно заявил Пагель. — Я _должен_ сегодня играть.

Уже не в силах терпеть, он поспешно направился к входной двери, постучал, его впустили.

— Подождите же, Пагель! — крикнул ротмистр ему вслед. — Мы тоже идем…

— Право, вам следовало бы пойти с вашим другом, — убеждал его стремный. — Он-то знает, он-то видел, в какую игру там играют. Не проходит вечера, чтобы он не уносил оттуда кучу денег… Его у нас все знают…

— Пагеля? — воскликнул ротмистр удивленно.

— Как его настоящая фамилия, нам, конечно, не известно, у нас гости не представляются. Мы называем его просто "Барс аль-пари", так как он всегда ставит только на черное и красное… Но как! Он игрок до мозга костей! Его у нас каждый знает. Пусть себе идет вперед, он и в темноте дорогу отыщет. А я посвечу вам…