Ханс Фаллада - Волк среди волков

— Барин, барыня приказали просить кофе кушать!

— Спасибо, Губерт. Прощу оставить меня в покое. Не хочу кофе. Я болен.

— Ты болен, Ахим?

— Оставь меня в покое!

— Губерт сказал, что ты болен.

— Я лучше знаю, что я сказал! Я не болен! Мне надоела эта вечная опека!

— Прости, Ахим, — ты прав, ты действительно болен!

— Господи боже мой, оставь меня в покое, слышишь? Я не болен! Не приставайте ко мне…

Больше к нему не приставали, фрау фон Праквиц ушла.

Он слышал, как она тихонечко разговаривала с Вайо за кофе. Говорили бы громко, а то поневоле лезет в голову, что о тебе говорят! Ну, так оно и есть, говорят о нем. Чего они шепчутся! Он не болен! Сказал ведь! Господи боже мой, его, человека, жаждущего покоя, вынуждают встать и выпить кофе, лишь бы настоять на своем!

Так не бывать же по-ихнему! Перестали бы шептаться, а то придется сделать по-ихнему!

— Да говорите же вы громко! — возмущенно завопил ротмистр через закрытую дверь. — Ваше шушуканье на нервы действует. Как тут отдохнешь, когда вы шепчетесь!

— Что это там люди делают? — сказала фрау фон Тешов своей подруге фройляйн фон Кукгоф. — Как будто собираются стену выкладывать?

Обе старухи сидели на обычном месте у окна и взирали на самую сейчас интересную точку Нейлоэ: на казарму. (Обычно они в эти часы спали.)

— Хочешь знать, умей подождать, — ответила Ютта фон Кукгоф, но и ей ожидание становилось невмоготу. — Ты права, Белинда, похоже на то, что выкладывают стену.

— Но зачем же выкладывать стену? — снова спросила разволновавшаяся старуха. — С тех пор как Хорст-Гейнц в девяносто седьмом году построил казарму, она так и стоит. Я к ней привыкла. И вдруг нате вам, что-то меняют и без всякого предупреждения! Будь добра, Ютта, позвони, пожалуйста, Элиасу.

Ютта позвонила; до прихода Элиаса обе продолжали глядеть в окно.

— Этот их молодой человек, так называемый Пагель, распоряжается. Никогда мне его лицо не внушало доверия, Ютта! Вечно он ходит в защитном кителе, а у самого, говорят, два кофра полны костюмов! Элиас, неужели у этого молодого человека нет других костюмов?

— Как же, барыня, два больших кофра. Минна сказывала, у него и рубашки шелковые, все до низу на пуговицах, как у господина ротмистра. Шелковые, не полотняные. Только он их не носит.

— Почему же он их не носит?

Элиас пожал плечами.

— Ты что-нибудь в этом понимаешь, Ютта? У молодого человека шелковые рубашки, а он их не носит!

— Может быть, они не его, Белинда!

— Ах, что" ты, раз они у него в сундуке! Тут что-то неспроста — помяни мое слово, Ютта, заметь, я это уже сейчас говорю. Надо следить: как он первый раз наденет шелковую рубашку, жди чего-нибудь! Обязательно!

Трое стариков обменялись горящими взглядами, кровожадными и жадными: старые хищные птицы, которые чуют падаль в еще живом существе. Они понимали друг друга. Элиас достаточно прослужил в лакеях, чтобы тоже научиться понимать, чуять вместе с ними.

— Молодой человек сегодня утром гулял с барышней в парке, — сказал он.

— С моей внучкой, с фройляйн Виолетой? Вы ошибаетесь, Элиас. Виолета под домашним арестом, ее даже к нам не пускают…

— Знаю, барыня, — ответил Элиас.

— И что же?..

— Они целых двадцать две минуты провели в парке, не перед домом на лужайке, а позади дома, под деревьями.

— Элиас! Моя внучка…

— Они курили. Он дал ей прикурить, не от спички, а от своей сигареты. Я говорю то, что есть, барыня. Своими глазами видел — больше я ничего не видел, деревья мешали. Тут я ничего не скажу.

Все трое замолчали. Они поглядели друг на друга и отвели глаза, словно пойманные на месте преступления.

Наконец старая барыня пропела:

— Где же была моя дочь?

— Молодая барыня были в конторе — у господина фон Штудмана.

Обе кумушки застыли в чопорных позах, они и сейчас не глядели друг на друга. Убедившись, что крючок засел крепко, Элиас мягко сказал:

— Господин ротмистр тоже были в конторе…

И одна и другая подруга медленно шевельнулись, словно пробудившись от глубокого сна. Фройляйн фон Кукгоф энергично откашлялась, совершенно по-мужски, и бросила испытующий взгляд на Элиаса… Хозяйка предпочитала смотреть в окно.

— А чем они там заняты, Элиас? — спросила она.

Элиасу незачем было смотреть в окно, он знал в чем дело, а если не знал, то догадывался.

— Они замуровывают дверь, — сказал он. — Так как вам, барыня, не угодно глядеть на преступников…

— Они замуровывают дверь?..

Фрау фон Тешов по-прежнему сидела в чопорной позе, она старалась догадаться, что это — обида или деликатное внимание. Похоже, пожалуй, и на то и на другое, зависит от того, как посмотреть.

— А как они будут выходить из казармы? — спросила она наконец.

— Да они пробивают дверь на месте второго окна в большой комнате, пояснил Элиас. — Прямо за кустами, нет, на другой стороне, что на усадьбу смотрит… Вам, барыня, совсем ничего не видать будет…

— Какое невнимание со стороны зятя, замуровывать мне вид, — жалобно сказала фрау фон Тешов.

— Господин ротмистр ничего не знают, — поспешил успокоить ее Элиас, господин ротмистр сразу же пошли домой, когда прибыли эти люди. Это по распоряжению господина фон Штудмана.

— Как могла господину Штудману прийти мысль загородить мне мой старый вид на казарму! — запальчиво воскликнула фрау фон Тешов.

— Господин фон Штудман производит очень приятное впечатление, — сказала фройляйн фон Кукгоф предостерегающе.

— Сегодня днем господин тайный советник долго беседовали с господином фон Штудманом, — доложил Элиас. — Господин тайный советник один раз изволили очень громко крикнуть.

— Это большое внимание со стороны Хорст-Гейнца, что он подумал обо мне, — сказала фрау фон Тешов. — Я ничего не знала — он хотел сделать мне сюрприз.

Она задумчиво посмотрела на казарму. Два ряда кирпичей были уже выведены. Молодой человек в защитном кителе что-то горячо обсуждал с обоими усадебными каменщиками, один из надзирателей, стоя рядом, с любопытством смотрел на них — вдруг все четверо рассмеялись. Все еще смеясь, посмотрели они на замок, на окна.

Фрау фон Тешов быстро отдернула голову в тень, но ее все равно не было бы видно за гардиной.

Оба каменщика, не переставая смеяться, побежали к усадьбе, Пагель протянул надзирателю портсигар. Те тоже смеялись.

"Хорст-Гейнцу не следовало этого делать, — сердито подумала фрау фон Тешов. — Все лето глазеть на голую стену!.. Мне, конечно, будут рассказывать обо всех этих преступниках, что они сделали, за что сидят — а я даже не знаю, какие они с виду… Надо бы…"

Ей до смерти хотелось послать туда лакея Элиаса, сказать, что все это ни к чему, но она не решалась. Господин тайный советник, ее супруг, терпеть не мог, когда мешали его планам, по большей части тайным. А его крики страшно действуют на нервы! И при этом он весь багровеет — советник медицины Готоп говорит, что надо опасаться удара…