Ханс Фаллада - Волк среди волков

— Ну, кого вы сейчас мысленно обнимаете? — насмешливо спросила Вайо.

— Вашего лейтенанта Фрица! — неожиданно сказал Пагель. Он вскочил на велосипед. — Будьте здоровы, фройляйн. Сегодня утром из нашей прогулки ничего не выйдет, мне к моим гусарам пора! Может быть, после полудня?..

С этими словами он уехал.

— Поди-ка сюда, Виолета! — позвала фрау Эва, которая из окна конторы наблюдала за их прощанием и пожалела Вайо, увидев ее разочарованную физиономию. — Через четверть часа я еду в город за деньгами для рабочих. Поедем со мной, зайдем к Кипферлингу, скушаем торт со сбитыми сливками.

— А-а-а, — нерешительно протянула Вайо и выпятила нижнюю губу. — Не знаю, мама… Нет, спасибо, от сбитых сливок еще располнеешь…

И она быстро пошла в парк, чтобы ее не вернули.

— Иногда я очень беспокоюсь, — сказала фрау фон Праквиц.

— Да? — спросил Штудман вежливо. Он сидел над платежными ведомостями; хотя он уже давно не приписывал к цифрам всех тех нулей, какие полагается, однако огромные суммы не умещались в отведенных им графах.

— Она какая-то нерешительная, какая-то вялая. Точно в ней жизни нет…

— Довольно критический возраст для девушки, не так ли? — заметил Штудман.

— Может быть, и правда дело только в этом, — охотно согласилась фрау Эва. — Да и чему иначе быть? — Она подумала, затем осторожно спросила: Она бывает теперь только с Пагелем, и тон, усвоенный ими друг с другом, кажется мне рискованным. Вам это не внушает опасений?

— Опасений — мне?

Штудман рассеянно поднял голову от платежных ведомостей. Если для записи общей суммы жалованья приходилось залезать в графу, отведенную под больничную кассу, то для взносов в больничную кассу он уже прибегал к графе выплаты за нетрудоспособность. Графа выплаты за нетрудоспособность была слишком узка, надо было пользоваться графой начислений на жалованье в конце концов выяснялось, что на платежной ведомости не хватает места. Надо было бы завести вместо платежной ведомости что-то вроде карты, со всеми градусами долготы, как на земном шаре… Каторжная работа! Цифры не сходились. Серьезным, недовольным взглядом смотрел аккуратный Штудман на свои неаккуратные ведомости.

— Господин фон Штудман, — проворковала фрау фон Праквиц с той голубиной кротостью, от которой, как от электрического тока, вздрагивает любой мужчина. — Я вас только что спросила, не внушает ли вам опасений Пагель?

— Ах, пардон, сударыня, прошу меня извинить! Я весь ушел в эти несчастные платежные ведомости. С каждым разом дело все хуже, никак они у меня не сходятся. Теперь я вижу: смысла нет дольше мучиться. Я предлагаю давайте выплачивать круглые суммы, например, за каждого женатого миллиардную бумажку. Правда, мы сколько-то переплатим, но я не вижу другого выхода.

Он задумчиво, озабоченно глядел на фрау Эву.

— Согласна, — спокойно сказала она. — А что, если бы вы, урегулировав денежный вопрос, занялись моими материнскими заботами? Моими опасениями насчет Пагеля?

Господин фон Штудман сильно покраснел:

— Сударыня, я настоящий осел. Когда я во что-либо въемся, со мной ничего не поделаешь. Я вам сейчас объясню…

— Нет, пожалуйста, не надо, милый Штудман! — в отчаянии воскликнула фрау Эва. — Мне нужны не объяснения, а ответ! Временами, — задумчиво сказала она, — вы поразительно похожи на Ахима, несмотря на то что вы полная противоположность друг другу. От него я не могу получить ответа из-за его горячности, от вас — из-за вашей обстоятельности. Результат для меня один и тот же. Я все еще не знаю, основательны ли мои опасения насчет господина Пагеля.

— Ну конечно же нет, — торопливо заявил господин фон Штудман, осознав свою вину. — Независимо от того, что на Пагеля можно вполне положиться как на человека чести, он, конечно же, совершенно неопасен!

— Не знаю, — сказала с сомнением фрау Эва, — он ведь очень молод. И насколько мне кажется, он сейчас в полном расцвете, последние недели он просто сияет. Я это замечаю, а уж молодая девушка и подавно заметит!

— Правда? — обрадовался Штудман. — Он здорово развернулся. Я горд достигнутым результатом! Когда он приехал из Берлина, это был совсем никудышный человек, больной, угрюмый, ленивый — чуть ли не развращенный. А теперь! Арестанты и те сияют, когда видят его.

— И моя Виолета тоже, — сказала фрау фон Праквиц сухо. — Ваши слова никак не могут служить доказательством безопасности этого молодого человека…

— Но, сударыня, — с упреком воскликнул Штудман, — ведь он же влюблен! Только влюбленные бывают такими веселыми, бодрыми и всегда довольными. Ведь это же видно — даже такому сухарю, как я, ушедшему в цифры, и то видно. (Он опять покраснел, но теперь слегка, от ее чуть насмешливого взгляда.) Когда он сюда приехал, ему казалось, что все кончено. Что-то там произошло, он был мрачен, жизни в нем не было. Я его ни о чем не расспрашивал, не хотел. Я считаю разговоры о любви нецелесообразными, так как…

Фрау фон Праквиц предостерегающе кашлянула.

— Но с некоторых пор там, по-видимому, опять наладилось, он получает и отправляет письма, он жизнерадостен, как птица, он с удовольствием работает — он готов обнять весь мир.

— Только, пожалуйста, не мою Вайо! — решительно воскликнула фрау фон Праквиц.

Да, господин фон Штудман сделал правильное наблюдение: Вольфганг Пагель отправлял и получал письма. И в другом господин фон Штудман тоже был прав: новая радость жизни, вновь пробудившаяся в Вольфганге жажда деятельности были связаны с этими письмами, хотя еще ни строчки не пришло от Петры, ни строчки не было написано о Петре. И все же он был радостен. Все же он был деятелен. Все же готов был обнять весь свет. Все же был терпелив с бедной девочкой Виолетой.

Когда старуха Минна взяла из рук почтальона первое письмо от молодого барина, когда узнала почерк, когда прочитала адрес отправителя, она задрожала всем телом, и ей пришлось присесть на стуле в передней.

Постепенно она успокоилась и все обдумала.

"Не перепугать бы мне бедняжку, — подумала она. — И так не ест, не пьет, ничего не делает, сидит день-деньской со своими мыслями. А когда думает, что я не вижу, так сейчас же вытащит из кармана записочку, что он ей тогда оставил, как вещи тайком брал, ту, где он написал, что хочет по-настоящему взяться за работу и что до тех пор не напишет, пока не станет на ноги. И вот теперь написал!"

Она испытующе, недоверчиво оглядела письмо.

"А что, если там опять одни глупости, только зря растревожится и огорчится! — Минна все больше колебалась. — А что, если он опять денег просит, опять сел на мель…"

Она перевернула письмо, но на обратной стороне были только почтовые марки. Она опять перевернула его. Почерк аккуратный, Вольфи часто писал хуже. И чернилами, не карандашом. Не наспех нацарапано, не торопился. Пожалуй, что и путное там написано…