Ханс Фаллада - Волк среди волков

Да, один только Вольфганг Пагель и верил в достоинства этого несносного шута, потому, вероятно, они оба и ладили: да что там ладили, брюзга Марофке просто души не чаял в Пагеле.

И в это утро Пагель, перед тем как ехать в поле, слез у казармы с велосипеда и навестил старшего надзирателя. Господин Марофке был очень чувствителен к такого рода вниманию.

Он сидел за столом, красный как рак, уставясь в письмо, которое ему, по-видимому, только что принес почтальон. Пагель с первого взгляда понял, что собирается гроза, и спросил беспечным тоном:

— Ну, что слышно нового, начальник?

Марофке так быстро вскочил на ноги, что стул с грохотом опрокинулся.

— Нового много! — Он звонко ударил по письму. — Да только ничего хорошего. Мое ходатайство, молодой человек, отклонено, ходатайство о замене.

— А разве вы собирались нас покинуть? — с удивлением воскликнул Пагель. — Я ничего не слыхал.

— Я вас покинуть? Что за чепуха! Это я-то буду просить, чтобы меня сменили на таком ответственном посту! Это я-то дезертир?! Нет, молодой человек, не в моих это правилах — пускай люди что угодно болтают!

— Нет, — повторил он уже спокойнее, — вам я могу рассказать, вы не проговоритесь. Я просил сменить пятерых арестантов, так как я в них не уверен. А наши канцелярские болваны отклонили мое ходатайство — оно, видите ли, не обосновано. Им в канцелярию убитого надзирателя представить надо, тогда у них будет основание, тогда они будут довольны! Идиоты!

— Да ведь у нас все тихо, мирно, — возразил Пагель успокоительно. — Я ничего не замечал. Или, может быть, у вас здесь этой ночью что случилось?

— Вам тоже нужно, чтобы случилось, — угрюмо проворчал старший надзиратель. — Когда в арестантской команде что случится, поздно будет, молодой человек. Но на вас я не в претензии, у вас опыта нет, вы по части заключенных ничего не смыслите… Даже мои коллеги ничего не замечают: еще сегодня утром они опять говорили, что мне все мерещится, — лучше уж пусть мне мерещится, чем не хуже филина среди бела дня ничего не видеть!

— Ради бога, что же такое творится? — спросил Пагель, удивленный его раздражением. — Что вы обнаружили, господин старший надзиратель?

— Ничего, — сказал надзиратель угрюмо. — Ни записки, ни отмычки, ни денег, ни оружия — ничего, что указывало бы на побег или бунт. И все-таки чем-то пахнет. Я уже несколько дней принюхиваюсь, я такие вещи всегда замечаю, дело дрянь, что-то готовится…

— Но почему? Что вы заметили?

— Я уже больше двадцати пяти лет в каторжной тюрьме, — признался господин Марофке, не видя тут ничего предосудительного, напротив! — Я эту публику знаю. За всю мою службу у меня сбежали трое. Двое не по моей вине, а третий — когда я всего полгода прослужил; тогда ничего еще не знаешь. Зато теперь я кое-что знаю и клянусь вам: у этих пятерых что-то на уме, и пока я не удалю их из своей команды, я за команду не спокоен.

— Кто же это? — спросил Пагель. Он уже подозревал, что у старшего надзирателя просто разыгралось воображение.

— Я просил сменить следующих заключенных, — торжественно сказал Марофке: — Либшнера, Козегартена, Мацке, Вендта, Голдриана…

— Да ведь это же самые покладистые, самые развитые, самые сообразительные из всех! — с удивлением воскликнул Пагель. — За исключением старика Вендта — тот звезд с неба не хватает.

— Он у них так, на всякий пожарный случай. Стрясись что, они его подставят под удар. Но остальные четверо… — Он вздохнул. — Я всячески пробовал их разъединить. Разместил по разным комнатам, теперь все врозь спят, не сажаю рядом. Я потакаю одному и понукаю другого. Обычно это приводит их в ярость, — а тут нет; стоит мне отвернуться, они уже опять вместе, шушукаются…

— Может, они просто между собой ладят? — высказал предположение Пагель. — Сдружились?

— В тюрьме дружбы не водят, — заявил старший надзиратель. — В тюрьме человек человеку — враг. У нас если двое держатся вместе, значит, они о чем-то сговариваются. Нет, молодой человек, что-то здесь определенно нечисто; раз я, старший надзиратель Марофке, это вам говорю, можете не сомневаться!

Некоторое время они молчали.

— Ну, поеду в поле, — сказал наконец Пагель, чтобы как-нибудь уйти. Буду глядеть в оба, может, что и замечу.

— Э, что вы можете заметить, — сказал старший надзиратель презрительно. — Это все продувные ребята — они старого криминалиста в пот вгонят. И моргнуть не успеете, как вам голову проломят. Нет, — сказал он задумчиво, — я все взвесил. Раз мое ходатайство отклонено, я на все пойду. Сегодня же за обедом спровоцирую бунт, насыплю им в еду соли, да, да, самой обыкновенной соли, я им так всю жратву изгажу, что не проглотить будет. А я их заставлю есть и стану их донимать и грозить, пока они не взбунтуются, и тогда у меня будет основание, тогда я выхвачу нужных мне пятерых людей и как зачинщиков отошлю их обратно в тюрьму. Заработают в наказание еще годик-другой.

Он насмешливо хихикнул.

— Черт знает что! — испуганно воскликнул Пагель. — А что как сорвется: пять человек против пятидесяти в тесном сарае!

— Молодой человек! — сказал надзиратель, и теперь он уже не казался Пагелю смешным. — Если вы твердо знаете, что на вас собираются напасть из-за угла, что вы сделаете? Обернетесь и нападете сами! Это мое правило. Лучше пусть меня укокошат открыто, чем из-за угла.

— Я приду к обеду и захвачу свою пушку! — быстро сказал Пагель.

— Нет, уж это вы оставьте, — проворчал надзиратель. — В таких делах мне желторотые птенцы ни к чему, ваша пушка через минуту окажется в руках у ближайшего мошенника, а тогда: прости-прощай, любимый край. Нет, езжайте-ка по своим делам, а я подумаю, как мне их за столом рассадить, чтобы самых крикунов легко достать было резиновой дубинкой…

Когда человек в чем-либо твердо убежден, от него исходит флюид, который передается и тому, кто с ним не согласен. Погруженный в раздумье, ехал Пагель по хорошо уже знакомой ему дороге к дальнему участку N_9, где шла уборка картофеля. Время от времени ему навстречу попадалась повозка, полная картофеля, и тогда он спрыгивал с велосипеда и узнавал у работника, хорошая ли уродилась картошка. Однако раньше, чем снова сесть на велосипед, он как бы невзначай спрашивал: "Что там на поле, все благополучно?" Но к чему было, собственно, спрашивать? Конечно, там на поле все было благополучно, работник что-то невнятно бормотал в ответ.

Пагель ехал дальше. Нельзя поддаваться чужим галлюцинациям.

Сентябрь был на исходе. Стоял погожий осенний день. Чуть свежий, с восточным ветром, — но на солнце и в защищенных от ветра местах было еще очень приятно и тепло. Пагель был защищен от ветра, он ехал по лесу; крайний участок N_9, самый дальний из всех, примыкал с двух сторон к лесу. Одной стороной он граничил уже с бирнбаумским полем. Совсем беззвучно, только чуть позвякивая цепью, катился велосипед по лесной дороге. Разумеется, там на поле все благополучно, и все же Пагель должен был признать, что участок N_9, лежащий километрах в шести от усадьбы, затерянный в лесу, вдали от жилья, был как раз подходящим местом для всяческих не дозволенных арестантам дел.