Ханс Фаллада - Волк среди волков

Пагель поднимает голову и смотрит веселыми искрящимися глазами на сердитое лицо Аманды.

— Бросьте притворяться! Вы же нисколько не сердитесь, это видно уже из того, что вы не заставляете меня глодать кости, а положили мне на тарелку сердце и пупок. Как раз то, что я люблю. А что касается ваших слов, то я вам долго досаждать не буду, Аманда. Я, видите ли, получил известие, что скоро стану отцом…

— Так, — отвечает Аманда, ничуть не смягчившись. — А я и не знала, что вы, господин Пагель, женаты.

Этот чисто женский ответ так ошарашил молодого Пагеля, что он решительно бросил ложку, отодвинул стул и вперил глаза в Аманду.

— Женат?.. я женат? — спросил он с удивлением. — Откуда у вас эта безумная мысль, Аманда?

— Вы скоро станете отцом, господин Пагель, — зло ответила Аманда, отцы большей частью бывают женаты или по крайней мере должны быть женаты.

— Глупости, Аманда, — весело сказал Вольфганг и снова принялся за суп. — Вы просто хотели что-нибудь выведать, но теперь я берусь за еду.

С минуту было тихо, оба ели.

Аманда строптиво сказала:

— Сдается мне, что молодая дама не так уже громко свистела и не валяла дурака, когда заметила, что станет матерью.

— Вы угадали, Аманда, — ответил Пагель. — Молодой даме было, вероятно, не очень весело, хотя, надо думать, она все-таки капельку радовалась.

— Тогда, — сказала Аманда решительно, — я бы сию же минуту уехала туда и женилась на ней.

— Это и я бы с удовольствием сделал, Аманда, — ответил Пагель, — но, к сожалению, она строго-настрого запретила мне показываться ей на глаза.

— Она запретила… на глаза? — почти крикнула Аманда. — И она ждет от вас ребенка?

— Да! — серьезно кивнул Пагель. — Вы совершенно правильно меня поняли.

— Тогда… — Она покраснела как пион.

— Тогда… — Она не смела выговорить.

— Тогда я бы… — Она замялась.

— Вы бы?.. — очень серьезно спросил Пагель.

Аманда испытующе посмотрела на него. Она злилась на себя за то, что из любопытства ввязалась в эти расспросы и узнала то, чего вовсе не хотела знать; она злилась и на него, зачем он говорит об этих вещах так же глупо и легкомысленно, как все мужчины, а ведь она его считала лучше других.

Итак, она посмотрела на него испытующе и сердито.

Но тут она увидела его глаза, его светлые, светлые глаза, в которых мерцали огоньки, а в уголках залегли к щекам бесчисленные морщинки, и как только она увидела эти морщинки, ей стало ясно, что он, несмотря на серьезное выражение лица, полон радости, что он только дурачит ее в отместку за глупое любопытство и что он точно такой, каким она себе его представляла. Счастье, которое целиком наполняет человека, переплескивается и на других. Счастье заразительно… И ей тоже передалась капелька счастья, она быстро глотнула воздух.

Но затем сказала совершенно в стиле Аманды Бакс:

— Прилегли бы вы на полчасика, довольно уже вам в гусиных потрохах ковыряться. Там у вас тепло, и я положила на диван шерстяное одеяло.

Пагель, озадаченный, с минуту смотрел на Аманду, но потом послушно ответил:

— Хорошо, сегодня, в виде исключения, я так и сделаю. Но через полчаса прошу разбудить.

В дверях он еще раз обернулся и сказал:

— Примерно к рождеству это будет — то есть свадьба, Аманда. Сын явится на три недели раньше.

А затем он решительно захлопнул дверь в знак того, что ответ его уже не интересует, что эта тема вообще исчерпана. И так как Аманда теперь знала все, что ей надо было знать, она тоже не чувствовала потребности продолжать разговор. Она тихонько убрала со стола, унесла посуду и уселась возле печки, чтобы и в самом деле дать ему полчаса покою.

Но ведь спать-то он не будет, он будет перечитывать письмо!

Пагель действительно хотел перечесть письмо, но едва он лег, как его обволокла усталость, точно большая, приятно теплая, приятно темная волна. Слова письма, что он в начале декабря будет отцом и что Петер сама, наконец, напишет ему, он взял с собой в сон. Какая-то веселая легкость исходила от этих слов, и он заснул улыбаясь.

Во сне ему приснился ребенок, он и видел этого ребенка и сам отчасти был им. С легким удивлением увидел он себя на зеленой лужайке в белом матросском костюмчике с синим воротником и вышитым якорем, а над ним молодое сливовое деревцо мирабель простерло свои ветки, густо усаженные мелкими, желтыми, как масло, плодами.

Он тянулся к этим ветвям, он видел свои голые колени между носками и штанишками и видел шрам на одном колене. "Это уже, кажется, однажды приснилось мне, когда я был ребенком", — сказал он себе во сне и все же протянул руки к ветвям. Он стал на цыпочки, но не дотянулся до ветвей.

Тут его позвал чей-то голос — должно быть, голос мамы с веранды, или нет, голос шел из густой кроны дерева, это был голос Петера:

Деревцо, сильнее веточки качай,

Ливнем слив всего меня обдай.

И тут сливовое деревцо встряхнулось и просыпало на него золотой дождь маленьких слив, они падали все гуще, все золотистее. Зеленый дерн весь пожелтел, как будто в нем зацвели тысячи цветков, и ребенок — а он и был этим ребенком — с ликующим криком склонился над ними…

Ребенок, улыбаясь, смотрел на ребенка, но постепенно Пагелю стало ясно во сне, что он мужчина и что никакая Петра не осыпает его плодами. Прекрасный сон рассеялся в мягком просторном мраке, в который хорошо было погрузиться. И спящий охотно погрузился в этот мрак, он погрузился в него с мыслью: лишь бы никто не помешал мне!..

— Нет, я не стану его тревожить, — заявила Аманда в конторе. — Придется вам прийти еще раз, попозже.

Она воинственно посмотрела на Зофи Ковалевскую. Но Зофи держалась отнюдь не воинственно.

— Нельзя ли подождать его здесь? — вежливо попросила она.

— Когда он проснется, он сразу же пойдет в поле, некогда ему тут с вами разговаривать, — сурово сказала Аманда.

— Да он же сам вызвал меня через отца, — заявила Зофи, несколько уклоняясь от истины. — Господин Пагель, видите ли, требует, чтобы я копала картофель! — Она с горечью рассмеялась.

— Копать картофель… — повторила Аманда. Обе все еще стояли, одна у печки, другая у окна. — Господин Пагель прав. Копать картофель это все-таки лучше, чем…

Она многозначительно замолчала.

— Чем что, фройляйн? Чем подпирать печку, чтобы она не упала? Тогда вы правы…

— Есть такие, что считают себя хитрее всех, — заявила Бакс уклончиво. Но от большой хитрости глупеешь, говаривала фройляйн Кукгоф. Так оно и есть.

— Что же вы — хитрая или глупая? — любезно спросила Ковалевская. Она села на стул у письменного стола.

— Это место не для вас, фройляйн! — гневно крикнула Аманда и ухватилась за спинку стула. — Вас поджидает другое местечко…