Жоржи Амаду - Город Ильеус

Одной канарейке он дал имя Карл Маркс, это, конечно, был скандал для Коммерческой ассоциации. Но поэт просто читал Маркса и революционных экономистов. Да и вообще, разве существовали такие книги, которых Сержио Моура не читал?

Город, где он жил прежде, был меньше Ильеуса, там поэт занимал какую-то скромную должность в одном из учреждений. Сюда он приехал работать в «Диарио де Ильеус», первой из ежедневных газет, начавших издаваться в городе. Но он недолго пробыл в газете, ему там не понравилось. Должность секретаря Коммерческой ассоциации давала не только достаточный заработок, позволявший ни в чем себе не отказывать, но и возможность спокойно читать и спокойно писать. А читал он много, глубоко изучил марксизм, и, пожалуй, во всем штате нашлось бы немного людей с такими знаниями в этой области, как у него. Пока что эти знания никому пользы не принесли, поэт о них молчал и никак не использовал их. Например, он никогда не появлялся на собраниях в доме Эдисона, сапожника, жившего на Змеином острове. Но на поэзию Сержио эти знания повлияли: он оставил размеренный александрийский стих, сонеты со сложными рифмами и писал теперь поэмы в свободном, звонком ритме. Содержание их тоже изменилось. Странно, но его поэтическая реформа, которой в Ильеусе не придали никакого значения, оказала влияние на литературную молодежь больших городов страны. Его поэма «Два праздника в море» имела успех в Рио, Сан-Пауло и Ресифе. В ней рассказывалось, что как-то раз в море упала книга Фрейда и поэтому «в море был праздник». Русалки оборвали свои рыбьи хвосты и предались любви без всякого стеснения. А в другой раз в море упала книга Маркса, и снова был праздник. Все рыбы собрались вместе во дворце морского царя — акулы, убили его, и под водой воцарилась свобода. Такова была в то время поэзия Сержио Моура.

Первое время в Ильеусе о нем много говорили и удивлялись: он никогда не ходил в кафе, не перешагнул порога ни одного кабаре, жил замкнуто и всех чуждался.

Но постепенно Ильеус привык к поэту Сержио Моура и стал считать его своим. Перелом в отношении жителей города к поэту произошел главным образом благодаря статьям, появившимся в Рио и Сан-Пауло и содержащим хвалебные отзывы о его стихах, в то время ещё не вышедших отдельным изданием. Люди примирились и с его иронией, и с едкими замечаниями по поводу местных скандальных историй, и с его отказом участвовать в литературном кружке торговых служащих, и с его «возмутительно глупой надменностью», как сказал Руи Дантас. Поэт заплатил за то, что его оставили в покое: он написал поэму об Ильеусе, которая теперь читалась на всех праздниках.

Иногда шофер Жоаким заходил в Коммерческую ассоциацию побеседовать с поэтом. Он говорил о проблемах экономики, и оба долго спорили под пенье птиц, глядя на бумаги с цифрами и данными об экспорте какао, разложенные на столе.

Сержио был лишь секретарем Ильеусской коммерческой ассоциации и зарабатывал своё скромное жалованье, слушая споры плантаторов, коммерсантов и экспортёров на еженедельных собраниях. Но отвлечься от всего этого ему помогала поэзия (в последнее время он занялся фольклором и писал длинные поэмы по мотивам народных легенд, родившихся в земле какао), а также пенье птиц, уход за орхидеями в саду, чтение Маркса и других революционных мыслителей. А когда над кокосовыми пальмами спускались сумерки, поэт Сержио Моура гулял по улицам Ильеуса, города, где велось столько споров из-за денег, где люди так ожесточенно боролись за землю, отнимая друг у друга поместья, города ловких подлогов и насильственной смерти, ставшей традицией его истории. С вершины холма Конкиста он глядел, как внизу, за кладбищем Витория, один за другим зажигались огни, и с губ его не сходила ироническая улыбка. Его спокойствие нарушали только угрозы местных главарей фашистской партии, считавших его — поэт ещё не понимал почему — очень опасным элементом. В фашистских кругах ходили слухи, что в списке лиц, подлежащих расстрелу после прихода фашистов к власти, — списке, составленном главой местной организации, — имя поэта стояло первым.

Сабиа поёт, а Сержио Моура в задумчивости смотрит на него. Повышение… Зачем им нужно это повышение? Непонятно, какая выгода от этого экспортёрам… Чего они хотят? Поэт пожал плечами и сунул палец в клетку — ручная птичка не боялась его и подставила головку. Потом он сел писать начатую поэму для детей, в которой рассказывалось, как один сабиа стал главой всех птиц, сидящих в клетках, и организовал забастовку: все птицы в один и тот же час перестали петь. Он начал поэму легким, простым языком сказки. Но сейчас он не находил точного слова, удачного образа. Повышение цен… Хорошо бы поговорить с Жоакимом. Подумав о Жоакиме, он подумал о работниках плантаций. Им повышение ничего не даст. Их жизнь всегда одинакова, её ничто ещё не смогло изменить: ни прогресс, ни рост богатства помещиков, — жалкая, нищенская жизнь. Один друг Жоакима шесть месяцев проработал в фазенде какао только для того, чтоб увидеть, как живут работники плантаций… Мужественный человек… Им повышение цен не принесет никакого облегчения. Оно только усилит помещиков, а что толку от него экспортерам, почему они так торопятся?

Сабиа перестал петь. Орхидеи раскрывают свои мясистые яркие лепестки. Поэт подходит к открытому окну. Улица тиха и пустынна. По бульвару идет Жульета Зуде, хорошенькая, в красивом платье. Она слегка кивнула ему головой. Сержио Моура ответил на поклон и взглянул на её бедра. Давно уж его тянуло к ней. Но всё равно это невозможно… Жена экспортера… Даже если будет повышение цен… Но Жульета направляется к Ассоциации что ей нужно? Сержио открыл двери. Она хочет взять книги в библиотеке, шведка просила почитать что-нибудь, интересуется бразильской литературой — Жульета хотела бы посоветоваться с поэтом.

— Что бы ей такое порекомендовать?

Она надушена дорогими духами, на смуглой шее — жемчужное ожерелье. Если бы поэту Сержио Моура сказали, что он может желать того же, что и экспортер Карлос Зуде, он бы, наверное, обиделся и ответил какой-нибудь едкой шуткой. Но в эту минуту ему хочется увидеть Жульету голой, с этим ожерельем на смуглой высокой груди, которую сейчас так красиво обрисовывает платье. А Жульета в восторге хлопает в ладоши:

— Какие чудесные птички… А орхидеи просто прелесть!

Самая красивая орхидея уже покоится у неё на груди. Он назвал ей довольно много книг, она попросила записать.

— Может быть, вы принесете список ко мне домой? Никогда не зайдёте поболтать, прямо монах какой-то… Завтра мое рождение, у нас соберется несколько близких друзей… Почему бы вам не прийти? Я вас никогда не решалась приглашать, мне говорили, что вы ни к кому не ходите, что вы очень гордый… Приходите, хорошо?