Пэлем Вудхауз - Том 8. Дживс и Вустер

— Готов поспорить, они никудышные.

— Да? Готов? — горячо заговорил Таппи. — Ну так позволь сказать тебе, мой дорогой, что эти мои способы отнюдь не никудышные. Я искусно и тонко руковожу всем процессом. Помнишь Бифи Бингема, он учился с нами в Оксфорде?

— Видел его на днях. Он стал пастором.

— Да. В Ист-Энде. Ну, так вот, он организовал клуб для местных подростков с дурными наклонностями, они там в читальном зале играют в триктрак, пьют какао, изредка ходят в клуб «Чудаки» на нравоучительные представления и концерты. Я помогаю Бифи в этом начинании. Последние месяцы по вечерам только и делаю, что играю в триктрак. Кора все это чрезвычайно одобряет. Она обещала петь в концерте, который Бифи устраивает во вторник.

— Неужели?

— Честное слово. А теперь, Берти, оцени мою дьявольскую изобретательность — я тоже буду там петь.

— С чего ты взял, что это пойдет тебе на пользу?

— Понимаешь, я хочу петь так, чтобы Кора поняла, какая я глубокая натура, о чем теперь она, наверное, и не подозревает. Она увидит, как этот простой, необразованный народ будет утирать слезы, и скажет себе: «Да, у этого человека возвышенная душа!» Ибо это будут не какие-нибудь водевильные куплеты, я дешевых шансонеток не признаю. Песнь об одиноких ангелах — вот что мне по душе и…

Я даже вскрикнул от удивления.

— Уж не собираешься ли ты спеть «Эй, сынок!»?

— Непременно.

Я был поражен. Да, черт побери, поражен. Понимаете, у меня своя точка зрения на «Эй, сынок!». Я считаю, что на нее могут покуситься только избранные и только в уединении ванной комнаты. И при мысли о том, что в клубе «Чудаки» эта песня будет опошлена типом, который может обойтись с ближним так, как обошелся со мной в тот вечер в «Трутнях», я почувствовал отвращение. Да, меня чуть не стошнило.

Однако мне не удалось выразить свое возмущение, потому что в гостиную вошел Дживс.

— Только что по телефону звонила миссис Траверс, сэр. Она пожелала передать, что зайдет к вам через несколько минут.

— Понял, Дживс, — сказал я. — Послушай, Таппи… Я оторопел. Таппи исчез.

— Дживс, что вы с ним сделали? — спросил я.

— Мистер Глоссоп ушел, сэр.

— Ушел? Как ушел? Он только что здесь сидел…

— Хлопнула парадная дверь, сэр.

— Но почему он дал деру?

— Возможно, мистер Глоссоп не пожелал встретиться с миссис Траверс, сэр.

— Почему?

— Не могу сказать, сэр. Но несомненно, что при упоминании о миссис Траверс мистер Глоссоп поспешно вскочил с кресла.

— Странно.

— Да, сэр.

Я перевел разговор на животрепещущую тему.

— Дживс, — начал я. — Во вторник мистер Глоссоп собирается петь «Эй, сынок!» на концерте в Ист-Энде.

— В самом деле, сэр?

— Перед аудиторией, состоящей в основном из уличных торговцев, слегка разбавленных ларечниками, поставщиками апельсинов и третьеразрядными боксерами.

— Вот как, сэр?

— Не забудьте мне напомнить, чтобы я туда пошел. Мистера Глоссопа непременно освищут, и я не хочу упустить это зрелище.

— Очень хорошо, сэр.

— Когда приедет миссис Траверс, проводите ее в гостиную.

Тем, кто близко знаком с Бертрамом Вустером, хорошо известно, что на его жизненном пути толчется целый взвод надменных и спесивых теток, постоянно ставящих ему палки в колеса. Однако среди этого устрашающего сонма есть одно приятное исключение, а именно, тетушка Далия. Она вышла замуж за старину Тома Траверса в тот год, когда Колокольчик выиграл Кембриджширские скачки, и честно скажу, дядюшке можно только позавидовать. Мне всегда приятно поболтать с тетей Далией, и я с искренним радушием поднялся ей навстречу, когда около трех часов она на всех парусах вплыла в гостиную.

Вид у нее был крайне взволнованный, и она без предисловий перешла к делу. Надо вам сказать, что моя тетушка Далия — дама крупная и энергичная. Много лет увлекалась охотой и обычно не говорит, а кричит, будто в полумиле отсюда, на склоне холма, только что заметила лисицу.

— Берти! — гаркнула она голосом, рассчитанным на то, чтобы взбодрить свору гончих, — мне нужна твоя помощь.

— Тетя Далия, можете на меня рассчитывать, — учтиво отвечал я. — Честно признаюсь, никому на свете я не окажу услугу с большей готовностью, чем вам; никому на свете мне не было бы так приятно угодить…

— Довольно, угомонись, — взмолилась она. — Слушай, ты видишься с этим твоим другом Глоссопом?

— Он только что разделил со мной обед.

— Правда? Жаль, что ты не подсыпал яду ему в суп.

— Мы не ели супа. И вообще, тетя Далия, вот вы называете его моим другом, а я не стал бы с чистой совестью утверждать, что вы правы. Не так давно, когда мы с ним ужинали в «Трутнях»…

Тут тетя Далия довольно бесцеремонно, как мне показалось, заявила, что предпочтет ознакомиться с моими воспоминаниями после того, как я облеку их в форму книги. До меня, наконец, дошло, что сегодня она совершенно утратила свойственную ей жизнерадостность. Я отложил в сторону свои собственные заботы и спросил, чем она так огорчена.

— Всему виной этот злодей Глоссоп, — сказала она.

— Что он натворил?

— Разбил сердце Анджелы (Анджела — это дочь тети Далии и моя кузина. Девица — что надо).

— Разбил сердце Анджелы?

— Да… разбил… ей… сердце!

— Вы хотите сказать, он разбил ей сердце?!

Тетушка довольно нервно попросила меня не втягивать ее в дурацкий водевильный диалог.

— Как это он ухитрился? — спросил я.

— Просто пренебрег ею, вот и все. Низкий, бессердечный, коварный лицемер.

— Вот именно коварный, тетушка Далия, — сказал я. — Когда говоришь о Таппи Глоссопе, это определение напрашивается само собой. Позвольте, я вам расскажу, что он однажды со мной вытворил в «Трутнях». Мы только что отужинали…

— С начала сезона и вплоть до недавнего времени — недели три с тех пор прошло — он увивался вокруг Анджелы. В мое время сказали бы, что он добивается ее расположения…

— То есть, волочится за нею?

— Волочится, ухаживает, какая разница!

— Как скажете, тетя Далия, — вежливо согласился я.

— Ладно, как бы то ни было, он торчал у нас в доме с yipa до вечера, обедал, танцевал с ней до полуночи и прочее. Бедное дитя, он вскружил ей голову. Она была уверена, что они теперь навеки свяжут свои жизни, это только вопрос времени. И вдруг три недели назад он исчезает, бросает ее без всяких объяснений. До меня дошел слух, что он увлечен какой-то девицей, с которой он познакомился на чаепитии в Чел-си. Ее зовут… как бишь ее?..

— Кора Беллинджер.

— Откуда ты знаешь?

— Она сегодня приходила ко мне обедать.

— Это он ее привел?

— Да.

— Какая она?

— Очень корпулентна. По форме что-то вроде Алберт-Холла.

— По-твоему, он в нее влюблен?

— Он просто глаз с нее не спускал.