Пэлем Вудхауз - Том 14. М-р Моллой и другие

— До Кении отсюда неблизко.

— Один из секретов ее очарования.

— Мне бы в голову не пришло уезжать так далеко из Вэлли Филдс.

— Чем дальше, тем и лучше, я так считаю. Уехать из Вэлли Филдс — еще не конец света.

От этих слов, впрямую граничащих с богохульством, у мистера Корнелиуса скривилось лицо. Он даже отвернулся и достаточно выразительным жестом подбросил порцию латука третьему справа кролику.

— Значит, вы решили принять предложение вашего друга? — спросил он, когда начал обретать душевное равновесие.

— Если он хотя бы ненадолго оставит его в силе. Пока все срастается один к одному. Знаете, как только в жизни начинается хорошая полоса, важно не пропустить улов. От меня требуется вложить три тысячи, — что-то вроде вступительного взноса. Когда я прочитал этот отрывок из послания Боддингтона, так сразу же, не побоюсь вам сказать, почувствовал слабость и, наверное, упал бы, не будь подо мной в этот момент надежного стула. Стоит ли говорить вам, Корнелиус, что за три тысячи фунтов многие мать родную готовы заложить.

— Надо понимать, что ваши сбережения не удовлетворяли поставленному условию?

— Даже отдаленно. Глухо, как в подземных трубах. Все, что я имел за душой, это трихомонозная тыщонка, которую мне оставила крестная.

— Неудачное стечение обстоятельств.

— Еще бы. С просьбой о выдаче необходимой мне суммы в качестве срочной ссуды я решил обратиться к своему дядюшке, и услышал в ответ следующее: «Как-как-как? Абсурд. Нелепость. Даже думать об этом позабудь», — что, как вы уже догадываетесь, не оставляло ни малейшей лазейки к мирному окончанию диалога. Пуфик также отказался взять на себя роль моего банкира, как, впрочем, поступил и сам банкир, и я уже готов был плюнуть и утереться, когда вдруг ангелы затрубили в фанфары, с небес на Землю спустился Моллой, и в крыльях его играли лучи солнца. Мы разговорились, я ему поведал о своих бедах, и тогда он взмахнул своей волшебной палочкой, и все проблемы тут же решились сами собой. Всего за тысячу он вручил мне чрезвычайно ценную акцию некоего нефтяного концерна, которая в тот момент оказалась в его распоряжении.

— Боже милостивый!

— Это еще мягко сказано.

— Что же это за концерн?

— Называется «Серебряная река», и очень скоро эти два слова будет твердить вся Англия. Моллой рассказывал, что акции растут не по дням, а по часам и не остановятся до тех пор, пока не упрутся в небо.

— Не было ли с вашей стороны немного опрометчиво вкладывать весь капитал в предприятие спекулятивного характера?

— Бог с вами, я схватился за этот шанс руками, ногами и еще крепкими зубками. И знайте, акции «Серебряной реки» не спекулятивны. Моллой особо подчеркнул это. Они абсолютно железно обеспечены доходом. Он заверил меня, что не пройдет и месяца, как я смогу продать свою бумагу самое меньшее за десять тысяч.

— Немного странно, что сам он решил отказаться от столь прибыльной перспективы.

— А он разъяснил и это. Он сказал, что ему понравилось мое лицо. Я ему напоминаю племянника, которого он всегда любил, как сына. Тот несколько лет назад перебрался на постоянное жительство к праотцам. Двусторонняя пневмония. Печальная история.

— Господи помилуй!

— Почему вы так сказали?

Но причины, побудившие мистера Корнелиуса издать это восклицание, так и остались скрытыми, поскольку, еще выговаривая свой последний вопрос, Фредди случайно скользнул взглядом по наручным часам, и то, что он увидел, подействовало на него, как удав, опознанный кроликом.

— Боже мой, да что же это? — ахнул он. — Я опять опоздаю на этот хренов поезд!

Он умчался прочь, а мистер Корнелиус задумчиво глядел ему вслед. «Если бы молодость знала…» [3] «Если бы молодость знала, если бы старость могла» — высказывание, приписываемое французскому издателю и печатнику Анри Эстье ну (1531–1598). — вот какие мысли, скорее всего, посетили его в то мгновение. Сам он не был в восторге от знакомства с Томасом Дж. Моллоем, который (возможно, потому, что мистер Корнелиус напоминал ему того самого козла, которого он так любил в своем далеком безоблачном детстве) попытался продать и ему пакет акций все того же концерна по добыче и переработке нефти под названием «Серебряная река».

Вздохнув, он отобрал лист латука и продолжил кормление кроликов.

Известно, что постоянные приобретатели сезонных карточек, а в особенности жители пригородов, бегают как угорелые, и в этом конкурсе Фредди мог бы дать фору многим заправским исполнителям; но сегодня, даже откроив три секунды от собственного рекордного показателя на дистанции «Мирная гавань» — ж/д станция, он порядком опоздал на 8.45 и вынужден был дожидаться 9.06. Следствием этого и была та трепетность, с которой он переступил порог владений Шусмита, та трепетность, которую ни на малую толику не пожелал унять взгляд серых, холодных глаз мистера Джервиса, старшего клерка конторы. Для того чтобы предсказать в самом ближайшем будущем мучительное собеседование с мистером Шусмитом, Фредди можно было не открывать в себе задатки ясновидения и спокойно оставаться самим собой. По результатам самой первой их встречи, как и всех последующих, он вынес твердое убеждение в том, что этот гусь лапчатый — поборник пунктуальности у своих подчиненных.

Однако не эта мысль легла тенью на его чело, когда он, сидя за конторским столом, проходил через горнило ежедневного перевоплощения в томящегося за решеткой орла. Ему не доставляло удовольствия выяснять отношения с мистером Шусмитом, родная стихия которого, ядовитая язвительность, всегда оставляла раны в его душе, однако привычка сделала это общение обыденным и научила относиться к нему с философской выдержкой. Причина меланхолии заключалась в том, что к нему подступили думы о Салли Фостер.

Если бы внимание мистера Корнелиуса не принадлежало всецело заботе об обеспечении витаминами личного состава кроличьих клеток, он бы заметил, как при упоминании о девушке, которая по-кроличьи подергивает кончиком носа, лицо молодого человека исказилось мгновенной гримасой. Это был приступ быстротечный, следы его почти тотчас исчезли — Виджены большие мастера прятать свои чувства под маской, — и все же, его можно было заметить. Фредди опрометчиво позволил себе разбудить воспоминания о Салли Фостер, а когда бы это ни случалось, мучался он так, словно надкусил что-то твердое и неподатливое безнадежно больным зубом.

Было время, и совсем недавно, когда он отстоял не дальше от Салли, чем обои от стенки, — все шло гладко до умопомрачения. Относились они друг к другу как влюбленные в детских сказках, и на горизонте не было ни единого облачка. А потом, только из-за того, что ее угораздило увидеть, как он целуется с этим поленом бессловесным на той треклятой вечеринке (казалось бы, зауряднейшая учтивость, когда не удалось поддержать беседу), Салли ударилась во все тяжкие и решила дать ему отставку. «Забирай свои норковые шубки и не забудь жемчуг!» — услышал бы он, если бы его заработки хотя бы раз достигли уровня, необходимого для таких подарков. В данном же случае она просто поручила посыльному отнести ему связку писем, полбутылки ликера и пять подписанных фотографий.