Эжен Сю - Парижские тайны. Том I

С этими словами маркиз д’Арвиль припал к руке своей жены со страстными поцелуями.

Клеманс, ошеломленная тем, как неправильно понял ее маркиз, испытала ужас и почти отвращение и чуть было не отдернула свою руку.

Лицо ее слишком откровенно выражало ее чувства, чтобы маркиз мог в них ошибаться.

Это было для него ужасным ударом. Лицо его исказилось гримасой отчаяния. Г-жа д’Арвиль живо протянула ему руку и воскликнула:

— Альбер! Клянусь вам, я буду вам самой верной подругой, самой нежной сестрой… но не более… Простите, простите меня, если мои слова подали вам надежду, которой никогда не сбыться… Я не смогу!

— Никогда?.. — воскликнул маркиз д’Арвиль, устремив на свою жену умоляющий и отчаянный взгляд.

— Никогда, — ответила Клеманс.

Это единственное слово, и как оно было произнесено, дало понять, что решение ее окончательное.

Родольф своими уговорами убедил Клеманс, что она должна нежно заботиться о своем муже, и она на это решилась, но испытывать к нему любовь не могла.

И еще одно чувство, более властное, чем ужас, презрение или ненависть, навсегда отталкивало ее от мужа.

Это было непреодолимое отвращение.

После минуты тягостного молчания маркиз д’Арвиль смахнул рукой слезы и сказал своей жене с печалью и горечью:

— Простите, что я так ошибся. Простите, что я понадеялся так безумно…

И, помолчав, он воскликнул:

— Боже, как я несчастен!

— Друг мой, — тихонько сказала ему Клеманс, — я не хотела бы вас упрекать, и все же. Неужели для вас ничего не значит мое обещание, что я буду вам самой нежной сестрой?.. Моя дружба и преданность — не заменят ли они вам то, что не может вам дать любовь? Надейтесь! Надейтесь на лучшие дни… До сих пор вы находили, что я безразлична к вашим горестям. Теперь вы увидите, как я вас жалею и какое утешение вы найдете в моем сочувствии.

Постучав, вошел лакей и сказал Клеманс:

— Его высочество великий герцог Герольштейна спрашивает маркизу, может ли она его принять.

Клеманс взглядом спросила мужа.

Д’Арвиль, овладев собой, ответил жене:

— Разумеется!

Лакей вышел.

— Простите меня, друг мой, — продолжала Клеманс. — Я не отказываюсь принимать… И к тому же вы так давно не видели принца; он будет рад увидеть вас здесь.

— Я тоже с удовольствием, — ответил маркиз д’Арвиль. — Однако, признаюсь, я сейчас так взволнован, что предпочел бы принять его в другой день…

— Я вас понимаю… Но что делать? Вот и он.

В тот же момент лакей объявил о госте, и Родольф вошел.

— Бесконечно счастлив, что имею честь видеть вас, сударыня, — сказал Родольф. — И дважды счастлив, что мне довелось встретиться с вами, дорогой мой Альбер, — добавил он, обращаясь к маркизу и дружески пожимая ему руку.

— В самом деле, монсеньор, я уже давно не имел чести выказать вам мои самые…

— Полно, полно! А кто виноват, господин невидимка? Последний раз, когда я пришел поухаживать за госпожой д’Арвиль, я вас спрашивал, но вы куда-то исчезли! Вот уже три недели, как вы обо мне забываете; это непростительно…

— Не жалейте его, монсеньор! — с улыбкой сказала Клеманс. — Маркиз д’Арвиль столь же виноват перед вами, сколь глубока его преданность вашему величеству, и лишь из этого можно судить о тяжести его вины.

— Простите мое тщеславие, но, понимаете, что бы ни сделал д’Арвиль, я никогда не усомнюсь в его преданности. О, я не должен был этого говорить!.. Иначе он примет мои слова как поощрение своему невниманию ко мне.

— Поверьте, монсеньор, лишь крайние и непредвиденные обстоятельства не позволяли мне пользоваться вашей добротой…

— Между нами, дорогой Альбер, мне кажется, вы относитесь к истинной мужской дружбе слишком платонически: зная, что вас любят, вы не слишком заботитесь о том, что друзьям нужно что-то давать, получая нечто реальное.

Маркизу слегка покоробило это легкое отступление от придворного этикета, но в этот момент появился лакей с письмом для г-на д’Арвиля.

Это было анонимное письмо Сары Мак-Грегор, в котором она утверждала, что принц — любовник маркизы.

Из уважения к принцу маркиз отстранил рукой маленький серебряный поднос с письмом и сказал слуге:

— Потом… Позднее…

— Дорогой Альбер, — сказал Родольф самым любезным тоном. — Неужели я вас стесняю?

— Монсеньор…

— С разрешения маркизы… прошу вас, прочтите это письмо.

— Уверяю вас, монсеньор, тут нет никакой срочности…

— Еще раз, Альбер, прочтите это письмо!

— Но, монсеньор…

— Я прошу вас… Я велю вам!

— Если ваше высочество желает, — растерянно сказал маркиз и взял письмо с подноса.

— Да, я желаю, и желаю, чтобы вы относились ко мне как к другу.

Затем он обратился к маркизе, пока д’Арвиль распечатывал роковое письмо, о содержании которого Родольф не мог даже подозревать, и добавил с улыбкой:

— Вы одержали победу! Вам снова удалось переубедить этого неисправимого упрямца!

Маркиз д’Арвиль подошел к одному из канделябров у камина и открыл письмо Сары Мак-Грегор.

Родольф и Клеманс мирно беседовали, пока д’Арвиль во второй раз перечитывал письмо Сары.

Лицо маркиза оставалось спокойным, лишь рука его заметно подрагивала, когда он, чуть помедлив, спрятал письмо в карман жилета.

— Я рискую еще раз показаться дикарем, — сказал он с улыбкой Родольфу, — но прошу у вас позволения, монсеньор, пойти ответить на это письмо, которое оказалось важнее, чем я думал.

— Я вас еще увижу сегодня?

— Боюсь, не смогу удостоиться этой чести, монсеньор. Надеюсь, ваше высочество извинит меня.

— Какой непредсказуемый человек! — весело сказал Родольф. — Может быть, вы, сударыня, сумеете его удержать?

— Я не осмелюсь и пытаться, если вы потерпели в этом неудачу, ваше высочество.

— Серьезно, дорогой Альбер, прошу вас, постарайтесь вернуться к нам, когда покончите с этим письмом… Если же не сумеете, обещайте уделить мне несколько минут утром… Мне так нужно вам многое рассказать.

— Для меня это большая честь, ваше высочество, — ответил маркиз с глубоким поклоном.

Он удалился, оставив Клеманс наедине с принцем.

— Ваш муж чем-то озабочен, — сказал Родольф маркизе. — Улыбка у него показалась мне вымученной.

— Когда ваше высочество приехали, д’Арвиль был глубоко взволнован и с трудом сумел это скрыть от вас.

— Может быть, я приехал некстати?

— Наоборот, монсеньор. Вы меня избавили от продолжения трудного разговора.

— Каким образом?

— Я сказала мужу о своем решении установить между нами иные отношения, обещая ему поддержку и утешение во всем остальном.

— Наверное, он был счастлив!

— Сначала так же счастлив, как я; ибо слезы его, его радость вызвали у меня такое чувство, какого я еще никогда не испытывала… В прошлом я думала, что мщу ему своими упреками, своей горькой иронией… Грустное отмщение! Моя печаль становилась потом еще горше. И вот сейчас… все переменилось! Я спросила мужа, собирается ли он сегодня выезжать. Он печально ответил, что останется дома, как это уже частенько бывало. Когда я предложила посидеть вместе с ним… если бы видели, как он изумился, монсеньор! Его лицо, всегда такое мрачное, вдруг озарилось! Ах, вы были тысячу раз правы, нет ничего прекраснее, чем дарить нежданное счастье!