Кнут Гамсун - Бенони

Но оба они, и Арон из Хопана, и Бенони, были люди благоразумные и понимали, что смотрителя занесло. Бенони оставался самим собой и покупал горы не просто так, правда, в рудах и серебре он мало что смыслил, но, если приложить руки и немного денег в придачу, на участке вдоль моря и общинного леса можно будет сделать отличную сушильню для рыбы. Может, когда-нибудь ему доведётся закупить на собственные средства груз рыбы у Лофотенов, тут-то ему и понадобится своя сушильня.

С Ароном они сошлись на ста талерах за горы и за лесок, росший на них. Помощник ленсмана составил купчую.

Но когда пришёл срок выкладывать деньги, Бенони вдруг ощутил себя вроде как благодетелем и опекуном Арона и поэтому сказал:

— Только чтоб эти деньги не уплыли во двор пономаря, к адвокату, понимаешь? Это тебе не по карману.

— Гм-гм... Что касается... Отдать все деньги? Боже меня сохрани!

— А под какой заклад ты отдал корову?

— Двенадцать талеров.

Бенони отсчитывает двенадцать талеров и передаёт Арону:

— Вот это пусть будет Николаю, и на этом твой процесс окончен.

После чего Бенони отсчитывает восемьдесят восемь талеров и заворачивает их в бумажку со словами:

— А вот это не для Николая.

Арон из Хопана знал, какая связь существует между Бенони и Розой, женой адвоката, поэтому, принимая деньги, он сказал:

— Не для Николая, нет и нет.

— Посмотрим, как ты сдержишь слово.

До чего ж было приятно давать советы, и быть Маком, и пользоваться уважением людей! И пусть Арон рассказывает дальше, что сказал и что сделал Бенони Хартвигсен...

А помощник ленсмана прихватил купчую, чтобы засвидетельствовать её в суде.

Бенони никак не мог справиться с тем, что называл «мрак в голове». Со времени их последнего прощания весной, на дороге, он ни разу не видел Розы. Где она только пропадала? Конечно, он желает ей счастливого пути, но то, что она глаз не кажет в церковь, не встречается ему на дороге, не бывает в Сирилунне, как в былые дни... А ведь старый пономарь умер, так что и за больным ходить ей теперь не надо. А впрочем, какое ему дело до Розы.

И хотя Бенони побывал у сборщика налогов и чего-то перед ним изображал, налоговое управление не удостоило Бенони чести стоять в списке налогоплательщиков. Просто заговор какой-то, они хотят придавить его к земле, отбросить к тем, кто прежде был ему ровня.

Недобрые дни и ночи переживал Бенони. Бог весть, может, люди и правы, когда говорят, что дела его идут под гору. Уж чего он только не выдумывал, чтобы доказать людям свою зажиточность, — и всё без толку: он просил очистить свою трубу от жирной жарочной сажи, всадил уйму денег из своей жалкой наличности в гору, которая ему навряд ли когда понадобится, мало того — из чистого бахвальства купил алмаз для резки стекла. Люди всё равно думают, что Бенони долго не продержится и что в один прекрасный день Мак из Сирилунна купит его за долги. Я влачусь, как вол под ярмом, подумал Бенони на библейский лад, а если на мирской, то он думал примерно так: меня относит в сторону.

Настал сочельник. Бенони сидел дома. Не как в прошлом году, когда его звали Хартвигсеном и приглашали к Маку. Но пусть великий Мак из Сирилунна поопасётся! Срок деньгам, этим самым пяти тысячам талеров, уже истёк тому несколько недель, но Бенони умышленно не пошёл требовать их, чтобы сперва поглядеть, пригласят ли его на сочельник в Сирилунн. Бенони больше не думал о том, чтобы щадить Мака, и вовсе не ради Мака он терпел, а вот Роза почти наверняка будет там в сочельник... Хотя, с другой стороны, какое ему дело до Розы?!

Бенони начинает разводить экономию по отношению к самому себе. Он ухлопал столько наличности, что не сегодня завтра ему придётся просить Мака, чтобы тот открыл ему кредит в лавке. Но он стремится по возможности отодвинуть этот день как можно дальше. Сперва он наливает в чашку сливки и только потом льёт сверху кофе, чтобы зря не размешивать серебряной ложкой. Потом он посыпает свечу солью вокруг фитиля и произносит: «Ну, пусть горит во имя Христово!». Но соль-то он сыплет затем, чтобы свеча горела как можно дольше. Потом одиноко садится за стол, ест приготовленную еду и выпивает пару рюмочек. Покончив с трапезой, он читает молитву и опять выпивает рюмочку-другую, затем он поёт псалом. А больше, собственно, и делать нечего.

А Роза-то небось сидит в Сирилунне и играет на новом пианино. У неё такие мягкие ручки, у Розы...

Бенони роняет голову на стол и задремывает. Но присоленная свеча трещит и плюётся и время от времени стреляет, что снова его будит. Тогда он в тысячный раз начинает размышлять о своей жизни, и о Розе, и о своей наличности, и о богатом убранстве дома, и о неводе. Да, да, ему явно грозит разорение. Попутно вспомнив про горы, недавно откупленные у Арона, он решает, что горы эти увеличат его достояние, его имущество, а больше от них ждать нечего. Ладно, раз он разорён, быть посему, а Розе он всё равно отправит вилку и ложечку, которые когда-то отложил для неё.

Стучат, и в комнату входит Свен-Сторож.

— Надеюсь, — тотчас же восклицает Бенони, — что ты не ел и не пил до того, как прийти ко мне? Здесь ты получишь всё, чего твоей душеньке угодно, — продолжает он возбуждённо. Он не вглядывается в лицо Свена, он говорит без умолку: — Не пойму, чего не хватает моей свече, и уж поганые свечи делают нынче, ну совсем не светят.

— Да и так светло, — с отсутствующим видом говорит Свен. Судя по всему, у него мрачное и подавленное настроение.

Бенони наполняет рюмки, заставляет Свена выпить и раз, и другой, и третий. Потом он прибирает на столе, снова накрывает и болтает без умолку:

— Да, конечно, ты сидел за столом побогаче моего, но, может, ты всё-таки не побрезгуешь и моим угощением...

— Нет, нет, я ничем не побрезгую, — отвечал Свен, и прикоснулся к еде, и даже что-то съел.

— Что ж ты всухомятку-то, — сказал Бенони и подлил ещё. — В Сирилунне-то небось народу собралось нынче вечером?..

— Да, собралось.

— А чужие кто были?

— Не могу тебе сказать, я там не сидел.

— Не сидел за столом?

— Нет. Да и на кой мне это?

Бенони удивлённо воззрился на него.

— Я побродил малость по двору, а потом надумал сходить к вам.

— Что-то ты сегодня на себя не похож. И если ты бродил по двору, верно, у тебя было какое-нибудь дело, — сказал Бенони.

Сколько Свен ни пил, никакого действия вино на него не оказывало, он сидел всё такой же бледный и всё с таким же отсутствующим видом. Может, он хотел на здоровый лад, по-народному, упиться до самозабвения.

— Нет, — вдруг заговорил он, — я просто ходил, а Эллен, она тоже ходила. А потом ей надо было вернуться в дом, уж и не знаю зачем.

— Верно, за делом. А Роза там была?