Кнут Гамсун - Женщины у колодца

Молодая женщина рассмеялась и подумала, что первый консул просто очаровательный человек! Она высказала ему свою просьбу: не посетит ли их как-нибудь господин консул вместе со своей женой?

— Что же вы не идёте? — позвала их, остановившись, госпожа Ионсен.

Ничего другого не оставалось, как присоединиться к другим. Но консул дал себе слово, что ещё поговорит с госпожой Генриксен позднее, когда муж её будет всецело поглощён приготовлением пунша. Ионсен, как любезный хозяин, скажет ему:

— Пожалуйста, Генриксен, не стесняйтесь, будьте как дома...

И, когда Генриксен займётся пуншем, то консул займётся его женой.

Почтмейстер завёл речь о потомстве. Он был тощий, незаметный человек, и в городе его считали неудачником. Он известен был своим благочестием и любил говорить весьма многозначительно: «Да, чему же надо верить?». Когда он был молодым студентом, то мечтал об искусстве, о занятии архитектурой, о соборах и замках, но ему не удалось осуществить свою мечту и он не мог решиться избрать какую-нибудь определённую профессию. В конце концов, он поступил на почту. Он рисовал теперь церкви и дома, в свободное время начертил план дома высшей школы в городе. Это было красивое здание с колоннами, которое видно было уже издалека на берегу фиорда. Он ничего не взял за свою работу, но городское управление высказало ему много приятных вещей по этому поводу. У него была хорошая жена, хотя она и не была красива. Для него она была настоящим подарком судьбы. Она была старше своего мужа, но не настолько, чтобы это могло иметь какое-нибудь значение. Всегда молчаливая в чужом обществе, она и теперь почти не вмешивалась в разговор и не любила говорить о себе.

— Потомство, — сказал её муж, излагая свою теорию, что вообще родители должны иметь гораздо меньше значения, нежели дети, — именно дети являются центром, вокруг которого всё движется. Посмотрите, весь сегодняшний вечер родители просидели на скверных скамьях, вдоль голых стен. А между тем, разве они не испытывали огромное наслаждение, глядя на своих детей? Матери вовсе не были разряжены, зато дети были очень хорошо одеты. Некогда и матери их также бывали нарядно одеты, когда сами ещё были дочерьми. Тогда, лет тридцать тому назад, носили необычайно широкие юбки... Смотря на танцующую молодёжь сегодня, я вспоминал старые времена.

— Элегия! — заметил холостой адвокат Фредериксен.

— Да, да, совершенно справедливо, — возразил доктор. Но ему хотелось всё же сказать несколько слов почтмейстеру, который, хотя и считался ничтожным и безвредным человеком, но по существу был очень хорошим. — Вы говорите о потомстве? — сказал доктор, обращаясь к почтмейстеру. — Чего вы хотите этим достигнуть? Разве это такой мир, в котором можно иметь потомство! Как долго проживём мы сами и для какой другой цели мы живём, как не для себя? Будем же пользоваться временем, которое уделено нам, господин почтмейстер. Ведь смерть и так следует за нами по пятам и во всякую минуту может схватить нас. Мы находимся между двумя мельничными жерновами. Некоторые из нас мягки и податливы и позволяют размолоть себя без всякого ропота. А другие извиваются, как вы, господин почтмейстер, поворачивают свою голову назад и боятся за своё лицо. Но через секунду и они бывают размолоты жерновами. Это, должно быть, удивительное чувство, но мы все когда-нибудь испытаем его. Если начнётся снизу, то мы почувствуем, как постепенно, ноги и тело...

Доктор заметил одобрение на лицах своих слушателей, поэтому продолжал дальше шутить, приводя всех в содрогание.

— В конце концов, может быть и остаётся там частица, ещё не размолотая и двигающаяся независимо от других... Ну, разве не всё великолепно, не всё совершенно в этом мире?

Всеобщее молчание.

— Слишком безотрадно думать об этом! — заметил почтмейстер. — Но даже и при таких условиях хорошо всё же оставлять...

— Потомство? — подхватил доктор. — Да ведь и оно тоже будет размолото в свою очередь! Безотрадно, говорите вы? Я не знаю! Что меня касается, то я имею мужество порой ловить себя на том, что прикрываю свою лысину волосами и, следовательно, хочу снова восстановить то, что разрушено временем. Но я плюю на это!

— Да... конечно, — согласился почтмейстер, не желая дальше развивать эту тему.

Но консул подхватил брошенную кость. В самом деле, он не мог остаться в долгу перед таким высокомерием доктора.

— Если не будет никакого потомства, то человечество должно будет исчезнуть, — возразил он доктору.

— Пожалуйста! Это мне безразлично.

— Но ведь как раз вы обязаны спасать людей от смерти! Не так ли?

— Господин консул, господин первый консул! Неужели вы ищете логику у людей, находящихся между двумя жерновами? Скажите мне, где вы видите логику жизни? Где логика управления вселенной?

— Я допускаю, что вы, господин доктор, лично стоите за истребление человечества, но ваше ремесло, ваше жизненное призвание, заключается в том, чтобы помешать этому, чтобы сохранить человечество, — возразил ему консул.

Доктору не хотелось сначала выставлять на показ свою учёность перед малообразованным человеком. Но консул стал таким важным, достиг такой высоты, что доктор увидел себя вынужденным отвечать ему.

— Это, конечно, уже несколько превышает понятие о торговой сделке, не правда ли? — сказал он. — Тут дело идёт уже о целом мировоззрении. Когда врач склоняется над больным, чтобы помочь ему, то он делает это главным образом из сострадания к бедному человечеству.

— Ах, конечно!

— Да, смейтесь. Но, во всяком случае, он тут не спекулирует.

— Однако он получает свои пять крон, — возразил небрежно консул. — Врач такой же, какие все мы. Он спекулирует с пятью кронами, а я с тысячами. В этом вся разница!

Консул, улыбаясь, обвёл глазами всех окружающих и этим усилил общую неловкость. Доктор вынужден был тоже смеяться.

— Ну, вы порядочно-таки разогрели нас, господин почтмейстер, — обратился он к нему.

— Я? — удивился тот.

— Да, со своим потомством.

Тут почтмейстер не мог удержаться.

— Позвольте, милый доктор, — сказал он, — ведь потомство мы всё же должны иметь! Можно говорить, что угодно по поводу мельничных жерновов. Но нашей целью они всё-таки не могут быть!

— Мы носим нашу цель в самих себе. Когда я умру, то умрёт и всё, что меня касается. Вы верите в Бога, господин почтмейстер?

— А во что же мы должны верить? Вы разве не верите?

Доктор покачал головой.

— Никогда не встречал его, — отвечал он. — Думаете ли вы, что он происходит отсюда?

— Ха-ха-ха! — расхохоталась докторша.

— Но какая же это цель, которую мы должны носить в себе? — спросил почтмейстер.

— Каждый старается устроить своё существование как можно лучше. Например, наслаждаться жизнью.